Олег Тиньков: «Я просто не мог ничего не сказать после того, что я прошел»
Бизнесмен дал большое интервью Юрию Дудю
Фото: Вдудь/youtube.com
О выздоровлении
Юрий Дудь: Ты каждые 15 минут закапываешь глаза, почему?Олег Тиньков: У меня такое аутоиммунное заболевание. Называется «реакция „трансплантат против хозяина“», РТПХ. К сожалению, ничто не проходит без следа. Потому что эти пересаженные клетки убивают рак (я в моменте в ремиссии нахожусь), но они атакуют. У меня кожа была красная, год я еще чесался. Сейчас у меня остался рот немножко – везде, где слизистая. И глаза сильно атакует. И потому я к вечеру не могу ничего читать, ну и слава богу. И приходится закапывать глаза.
Это последствия трансплантации, но парадоксальным образом это то, что спасает мою жизнь. Такой инь и ян. Ты должен страдать. Понимаешь, донорский костный мозг убивает все патогенные клетки, но иногда должен тебя чуть-чуть подъедать. А если этого нет, то, значит, он и раковые плохо убивает.
<...> 9 июля у меня будет два года после трансплантации. Это считается очень крутой срок. Вообще в кровяных раках учитывается пятилетняя выживаемость. Прошло пять лет – значит, ты выжил. Поэтому я сейчас в такой промежуточной фазе нахожусь. По последним цифрам у меня 50 на 50 сейчас выживаемость на ближайший год. Было меньше. Начал всего с 10%. Сейчас до 50% добрел.
<...> Даст Бог, скоро увижу своего донора, потому что в Германии можно через два года с донором встречаться. Это будет, мне кажется, очень эмоциональная для меня встреча: эта немка мне жизнь сохранила.
О лечении в Германии
Ю. Д.: Твое лечение стоило €120 тыс.?О. Т.: Столько стоило лечение в Германии, где мне спасли жизнь тремя химиями. Еще 120 тыс. стоила сама пересадка. Итого где-то 250. Это обычная немецкая клиника в Берлине, называется Helios.
<...> Там было смешно. Я еще ничего не понимал, что такое рак, что такое лейкемия. Они мне вливают, носят всякие пакеты. Я говорю профессору Глассу: ну можно мне какие-то американские самые дорогие таблетки, у меня деньги, я могу себе все позволить. Он на меня так посмотрел: «Олег, успокойся, ты получаешь самое лучшее лечение, которое сегодня возможно при твоем диагнозе в мире. Более того, в соседней палате лежит у нас садовник, и он получает то же самое лечение. Просто ты платишь за это деньги, а ему это бесплатно по немецкой страховке». Он говорит, у нас не подразделяют, как в вашей стране (он тут бросил камушек в наш огород, но заслуженно), садовник получает те же самые лекарства – все, что науке сегодня достижимо. Никакие деньги тут ничего не решают.
<...> И второе отличие, о котором говорил профессор Гласс: «У вас в России всегда врут: родственникам говорят один диагноз, а больному – другой. Мы не врем. Я тебе сразу говорю: у тебя шанс выжить небольшой, но мы будем стараться».
Ю. Д.: Еще в интервью Валерию Панюшкину ты рассказывал про лечение. Ты в своем духе, в своем стиле рассказал, что во время химиотерапии ты занимался сексом. Физически это возможно?
О. Т.: У меня там Алена была с Украины. Она меня спасала, носила от другой украинки борщи, утку, которую она готовила. Кстати, кормят ужасно, ужасно кормят в немецких больницах. Так вот, она с раковыми больными годами. Сказала, что такого ни разу не слышала. Ну а я вот так. Думаю, это какие-то физиологические особенности организма.
<...> Притом что при гематологических онкологиях – при лейкемиях, лимфомах и так далее – самая сильная химиотерапия. Потому что у тебя везде раковые клетки, не какой-то один орган.
<..> Есть такой доксорубицин красный, его называют Red Devil («красный дьявол» в переводе с английского. – Кровь5). Красная штучка очень неприятная.
Меня все спрашивают: «Как тебе химиотерапия?» Я лучше не нашелся, чем объяснить, сказать: «Ну вот наркотики наоборот». Обратно пропорционально любым наркотикам.
Ю. Д.: Ты каждый год проходил чекап. В декабре делал полное обследование. Но даже оно на ранней стадии не поймало рак?
О. Т.: Это называется Acute Leukemia, острый лейкоз. Чем отличается острый: он может развиться за две недели. Даже когда во время ковида закрылись все раковые больницы, единственные, кого они принимали, – это больные с лейкозом. Там счет идет на дни. Мне Гласс сразу сказал: «Если не начнешь сейчас химиотерапию, ты умрешь».
<...> У тебя начинают ни с того ни с сего производиться раковые клетки костным мозгом. Забивать всю систему. Они пустышки. Почему «белокровие» – другое название этой болезни? У тебя кровь не красная становится, такая она прям светлая. Такой лейкоз не профилактируется.
Об отечественном здравоохранении
Ю. Д.: Ты говорил, что взрослая гематология в России – это мрак и ужас.О. Т.: Это такая легкая формулировка. Если ты не в городе-миллионнике и тебе 50 лет, и у тебя лейкемия, то с вероятностью 90% ты умираешь. Если ты в любом европейском городе и в деревне любой и тебе 50 лет, и у тебя лейкемия, с вероятностью 50% даже в 40 ты умираешь. Вот разница.
Нету ничего. Нет нормальных палат. Нет обученных нянечек. Нет врачей. Нет медикаментов, нет химиотерапии. Нет доноров. У нас проект по обучению нянечек. А сейчас Фонд семьи Тиньковых ремонтирует три [клиники]. Строим трансплантационные центры в Челябинске, в Екатеринбурге и еще где-то.
Комментарий Кровь5: Имеется в виду проект фонда по модернизации трансплантационных отделений государственных клиник. Первый такой проект сейчас реализуется в Челябинске. Уже этой осенью в Челябинской областной клинической больнице появятся стерильные боксы с уникальной системой вентиляции для проведения трансплантации гемопоэтических стволовых клеток. Стоимость всех работ составит около 27 млн руб. Следующие на очереди больницы в Екатеринбурге и Иркутске.
О. Т.: Я хотел потратить своих $200 млн на это. Даже больше, мы хотели миллиард в итоге собрать и что-то поменять. Мне уже начали деньги большие компании присылать: «Северсталь» и еще не буду говорить какие. Миллионы долларов уже присылали. Я даже не просил, все равно стали слать. Потому что понимали, какое великое дело.
Ю. Д.: Давай объясним, что такое эндаумент. У тебя есть миллиард долларов на благотворительность, и ты его вкладываешь.
О. Т.: Да, вкладываешь в какой-то бизнес, и проценты от инвестиций идут туда.
Грубо говоря, набегает в год десять процентов прибыли – это сто миллионов, и эти сто миллионов разбрасываются на благие дела.
Идея была собрать миллиард долларов под 10%, чтобы, по-простому, $100 млн был бы бюджет этого фонда ежегодный. Мы хотели сделать регистр, договориться с «Первым каналом», со «Вторым», с «Третьим». Сделать рекламу. Я рекламу умею делать. И как бы мы хотели все это дело двинуть.
Ю. Д.: Ты говорил, что смертность от рака крови в России у взрослых очень высокая, а у детей она сильно снизилась. Какие цифры?
О. Т.: У детей выживаемость – 95%, 5% умирает. А у взрослых 40–50% выживают, 50–60% умирают. Понятно, что в когорте 70–80 лет умирают типа 95%, а в когорте 30 лет выживают 60%.
Ю. Д.: Правда, что человек, благодаря которому выживаемость детей сильно поднялась, – это Чулпан Хаматова?
О. Т.: Сто процентов она это сделала и подняла. Конечно, там ряд коллег, есть Алексей Масчан. Там командная работа фонда «Подари жизнь». Но человек, который двинул эту тему и двинул ее капитально, – это Чулпан Хаматова. Тут двух мнений быть не может. Я борюсь за свою карму, а она уже в раю. До нее реально 40% выживало. Десятки тысяч детей в России сейчас не умирают благодаря одной женщине. Это роль личности в истории.
Об осуждении действий России в Украине
О. Т.: Простите за пафос. За последние два с половиной года я больше года провел в боксах таких закрытых с иммунодефицитом. Когда мне делали четыре химиотерапии. Все раковые больные меня сейчас понимают. Когда ты лежишь, у тебя лимфоциты – ноль, нейтрофилы – ноль. Тебе ничего нельзя, нельзя с внешним общаться миром. В ковид это все узнали. А я вот в таком состоянии находился год. Жена заходила во всем стерильном иногда. И дети. И, дай им Бог здоровья, спасибо за то, что меня спасали. Если бы не они, я бы, конечно, не выжил. Меня там откачивали адреналином два раза. То есть я уходил, у меня было давление 80 на 60. Я сейчас не помню, но что-то такое. У меня были страшные два сепсиса. Потом пересадка костного мозга и далее по списку. Я почему длинные волосы-то отрастил? Потому что я был лысый полтора года. Я так устал быть лысым, что захотел вырастить длинные волосы. Такая сублимация.<...> Так вот, я столько смертей насмотрелся. Гематологическое отделение – это там, где больше всего умирают. Рак крови – там смертность за 50% – зависит от возраста. Я где-то находился на 60% смертности, 40% – выживаемости. Ну и где-то так и нахожусь сейчас. И когда ты видишь: эти трупы все время увозят. И смерть, смерть, и сам умираешь. И ты молишься Богу. Семья мне сделала такой коллаж: жена, дети, и каждый подписал: «Олег, мы тебя ждем дома», «папа, мы тебя ждем». Я смотрел на этот коллаж и думал: "Боже мой, хочу видеть внуков, Боже мой, хочу выжить. И тут ты видишь, что просто погибают дети, женщины, люди.
<...> Я просто не мог ничего не сказать после того, что я прошел. Ты можешь умирать от рака, да. Но почему ты просто умираешь от бомбы? Потому что ты живешь в Украине? Ну как это может быть в XXI веке?
Материал опубликован на сайте Кровь5.
