Почему главный трансфузиолог Минздрава позволяет себе публично лгать

Дмитрий Строганов,
специальный корреспондент «Ридуса»

Статья опубликована 26 ноября 2019 года на сайте ridus.ru На прошлой неделе в Минздраве случился очередной скандал. Ведомство анонсировало новые правила медосмотра для водителей и кратное повышение цены за получение справки из-за нового анализа на наркотики. Стремясь сэкономить, люди стали давиться в очередях.

В итоге президент России Владимир Путин назвал происходящее чушью, и у ответственных за новые правила лиц сильно пригорела пятая точка. Министр здравоохранения Вероника Скворцова уволила директора Центра наркологии имени Сербского Татьяну Клименко, давшую положительный отзыв на новую систему медосмотра.

Увы, подобные истории весьма характерны для Минздрава. Складывается впечатление, что многочисленные замы и ответственные за те или иные вещи люди просто не докладывают министру о реальном положении дел в стране.

Так, уже с уверенностью можно прогнозировать, что в ближайшее время в ведомстве произойдет очередной громкий скандал, связанный на этот раз со строительством государственного регистра доноров костного мозга и принятием закона, регламентирующего данную сферу. Лица, ответственные за эту деятельность, позволяют себе и саботаж, связанный с включением необходимых поправок в законопроект, и откровенную ложь на страницах СМИ.

Например, 11 ноября на сайте ТАСС появилась статья о донорстве костного мозга. В ней главный трансфузиолог Минздрава Татьяна Гапонова позволила себе заявить, что Национальный регистр доноров костного мозга имени Васи Перевощикова (РДКМ) – «это „молчащий регистр“ (его данные закрыты. – Прим. ТАСС), что делает невозможным его использование трансплантационными центрами для поиска доноров».

Чтобы расставить точки над «Ё», корреспондент «Ридуса» пообщался с президентом Русфонда, членом СПЧ, лауреатом государственной премии Львом Амбиндером. В откровенном интервью он рассказал, к каким негативным последствиям может привести этот законопроект в сегодняшнем виде, почему чиновники в белых халатах позволяют себе публично лгать и каковы шансы у НКО на получение госзаказа.

– В законопроекте о донорстве костного мозга Минздрав не делает различия между потенциальными и реальными донорами. Нужно ли такое разделение и почему?

– А как вам кажется, есть разница между женихом и мужем? Или между невестой и женой? Любое сравнение хромает, но вот примерно также разнятся статусы жениха и мужа. Потенциальный донор – это человек в возрасте от 18 до 45 лет, который согласился вступить в регистр доноров костного мозга (РДКМ).

Потом, когда его генотип – цифровой код группы генов, отвечающих за тканевую совместимость – совпадет с генотипом больного, потенциальный донор поделится с ним своим костным мозгом и станет донором реальным. А пока, решив вступить в РДКМ, потенциальный донор подписывает анкету, информированное согласие на вступление РДКМ, на обработку и хранение своих персональных данных. И сдает до 10 мл крови на лабораторное типирование для определения своего генотипа.

На днях один из журналистов спросил меня, где мы храним костный мозг тысяч потенциальных доноров, которые вступили в Национальный РДКМ. В том-то и дело, что нигде. Ничего, кроме 10 мл крови, доброволец не сдает. Потенциальный донор во всем мире – в Международной базе сегодня 35,5 млн потенциальных доноров из 52 стран – при вступлении даже не проходит медосмотр. Ему достаточно указать в анкете, что здоров и не имеет противопоказаний к донорству костного мозга.

Представьте: в Германии 8,8 млн потенциальных доноров, а в год там проводится 3−3,5 тыс. трансплантаций. То есть миллионы потенциальных доноров никогда не станут реальными донорами. А вот если среди больных объявится их генетический близнец и потенциальный донор согласится, вот тогда последуют тщательное медицинское освидетельствование, повторная сдача до 10 мл крови, подтверждающее генотипирование и донация – забор костного мозга. И на любом этапе потенциальный донор вправе отказаться от донации.

Вы правы, Минздрав РФ в своем проекте Федерального закона «О внесении изменений в ФЗ-323 „Об основах охраны здоровья граждан в РФ“ по вопросам донорства костного мозга и гемопоэтических стволовых клеток и их трансплантации» не делает разницы между потенциальными и реальными донорами, для министерства есть просто доноры костного мозга.

Если этот проект будет принят Госдумой, то впервые в мире Россия введет порядок, при котором для включения донора в Федеральный РДКМ потребуются его паспортные данные, СНИЛС, результаты медицинского обследования. Но для потенциального донора эти сведения избыточны.

С 70-х годов прошлого века в мире и сегодня в России регистрация этих персональных данных требуется только у реальных доноров. Такая практика оправдана организационно и финансово. Именно базу потенциальных доноров Минздрав РФ по заданию правительства намерен к 2030 году нарастить на 360 тыс. человек.

Прими Госдума этот законопроект, и существующие 120 тыс. потенциальных доноров в Федеральный регистр не попадут. А медицинское обследование сотен тысяч новых добровольцев потребует дополнительного финансирования и куда больших организационных усилий. Напрасных усилий, потому что за годы нахождения в регистре результаты медосмотра, к примеру, утратят актуальность. И в тоже время в законопроекте Минздрава отсутствуют регламенты работы с потенциальными и реальными донорами, меры социальной поддержки и поощрения реальных доноров по аналогии с почетными донорами крови.

– Если поправки к 323-ФЗ будут приняты в таком виде, в каком они известны сегодня, что произойдет с потенциальными донорами из существующей базы Национального РДКМ?

– Мы не знаем, в какой редакции законопроект Минздрава РФ дошел до Правительства РФ. И дошел ли? Наши юристы провели детальный экспертно-правовой анализ Проекта вместе с сопроводительными материалами: Пояснительной запиской, Финансово-экономическим обоснованием и Перечнем нормативно-правовых актов для реализации ФЗ, опубликованных 2 июля на Федеральном портале проектов нормативных правовых актов. Результаты анализа говорят о наличии в Проекте многочисленных пробелов, несогласованностей и недочетов, требующих доработки, более трех десятков замечаний.

Поспешное принятие Проекта закона способно привести к глубоким негативным последствиям: неоправданным бюджетным расходам, недостаточному в сравнении с заданием Правительства РФ росту базы доноров и числа трансплантаций, и в конечном итоге росту смертности от онкогематологических заболеваний и возрастанию социального напряжения в обществе.

14 августа мы получили ответ на свое обращение и снова высказали свои замечания. Несколько наших замечаний учтены. Но далеко не все.

Например, законопроект предусматривает компенсацию проезда донора к месту забора костного мозга и обратно». Но поедет ли потенциальный донор из Владивостока, допустим, в Москву на свои кровные в расчете на завтрашнюю компенсацию? Не поедет. Сами знаете, каково у нас положение в регионах с обеспечением больных «бесплатными лекарствами». Право есть, а лекарств часто нет. У нас 90% доноров – люди малообеспеченные, в регионах России зарплаты не московские. Нужна не компенсация, а авансирование расходов, причем не только на проезд, но и на гостиницу, а также оплата рабочих дней, которые потенциальный донор проведет, помогая больному.

Пока сложно сказать, что будет с потенциальными донорами НКО-регистров. Сегодня в Национальном РДКМ имени Васи Перевощикова данные 30 тыс. человек. В своих докладах Правительству Минздрав РФ полностью их игнорирует. Согласно законопроекту Федеральный регистр предлагается насыщать информацией из Единой государственной информационной системы в сфере здравоохранения (ЕГИСЗ). Но в перечне поставщиков информации в ЕГИСЗ нет НКО... Минздрав уверяет нас, что потенциальные доноры НКО-регистров войдут в Федеральный регистр, но на каких условиях, не понятно.

Мы снова направили Минздраву РФ свои возражения. Пока нет ответа. Финальную версию законопроекта мы тоже не видели. Кстати, еще год назад я обратился к вице-премьеру правительства Татьяне Голиковой с предложением создать межведомственную рабочую группу для отработки взаимодействия министерства и НКО-регистров, куда помимо министерств вошли бы представители СПЧ и Русфонда.

13 февраля вице-премьер поручила Минздраву создать такую группу. Ровно через полгода, 13 августа, Минздрав отправил в СПЧ и Русфонд запрос о выдвижении своих представителей в эту группу. Мы немедленно выполнили просьбу Минздрава. Четвертый месяц на исходе, никакой рабочей группы нет. Вот так работает эта связка Минздрав – НКО.

– Один «донор под ключ» обходится Русфонду в 9600 рублей, Минздрав планирует выделять на те же цели 27500 руб. Почему цена вопроса различается столь кардинальным образом? Что входит в эту стоимость?

– Все дело в альтернативной версии развития донорства костного мозга, которую внедрил Русфонд. Принятый в медцентрах Минздрава способ основан на создании донорских регистров в качестве вспомогательных, по существу подсобных производств, где врачи организуют рекрутинг добровольцев, а генотипирование ведется в больничных, так называемых классических лабораториях.

Мы изучили европейский опыт, прежде всего германский, и внедрили его здесь. В отличие от медцентров Минздрава, мы создаем самостоятельные НКО-предприятия, единственной целью существования которых является развитие донорского движения. То есть здесь иная, чем в медцентрах, система организации управления строительством регистров.

Рекрутингом добровольцев здесь заняты журналисты с опорой на СМИ и широкие слои гражданского общества. А лаборатории предназначены только для первичного типирования добровольцев и оборудованы самой современной и наиболее продуктивной NGS-технологией. Европа работает в таких лабораториях уже десяток лет. Это оборудование обеспечивает лучшее, чем в медцентрах, качество генотипов, более высокую скорость исследований, а цены на реагенты здесь в разы ниже. Вот это мы и называем альтернативной версией. Наши НКО-регистры – это совместные предприятия Русфонда и госучреждений.

Включение одного потенциального донора в регистр у нас сегодня обходится в 9,6 тыс. руб. из расчета 25 тыс. типирований в год: 7000 руб. – реагенты и другие расходники для типирования, 1880 руб. – работа лаборатории, НКО-регистров и Национального РДКМ (зарплаты, командировки, техобслуживание Информационной системы и оборудования лаборатории), 720 руб. – рекрутинг и пропаганда донорства. Эта наша смета давно опубликована на сайте Русфонда. А вот из каких стоимостей складывается цена включения донора у Минздрава в размере 27,5 тыс. руб., неизвестно.

Сравните экономическую НКО-эффективность и эффективность, запланированную Минздравом. Стоимость включения одного добровольца у НКО в 2,8 раза ниже, а качество и скорость типирования – выше. Мы в казанской лаборатории первичного типирования потратили на освоение проектной мощности NGS-метода три месяца – Минздрав отводит на это своим медцентрам тридцать месяцев.

И случись чудо – и правительство поручит нам программу создания 500-тысячной донорской базы, тогда наши НКО-регистры выполнят ее за шесть лет и за 3,46 млрд рублей. Минздрав, как вы знаете, просит у правительства 10 лет и 6,48 млрд. рублей.

– Различные чиновники неоднократно отмечали, что их смущает НКО в роли хранителя персональных данных. Предположим, злоумышленник сумел взломать вашу систему и получил доступ к базе данных. Какую информацию он сможет получить и сможет ли ей воспользоваться в противозаконных целях?

– Информационная система Национального РДКМ защищена на самом современном уровне безопасности, но взломать, вы правы, можно все. Однако если бы кому-то и удалось взломать систему, он нашел бы только череду знаков и символов.

В Информационной системе хранятся не персональные данные доноров, а обезличенные цифровые коды. Здесь можно определить потенциальную совместимость – врач трансплантационной клиники поймет, существуют ли для конкретного пациента потенциально совместимые доноры. Но не будет знать, кто эти люди и как с ними связаться. Персональные данные хранятся отдельно, и сопоставить их с закодированными генными данными могут только сотрудники медицинской дирекции регистра.

На этапе поиска донора для конкретного пациента данные передаются медцентру, тот проводит полное обследование донора и процедуру забора костного мозга. Персональные данные потенциальных доноров в НКО-регистрах защищены строго в соответствии с действующими нормами безопасности.

– Расскажите, каким образом организован доступ к вашей базе данных, какие шаги должен предпринять врач?

– После заключения договора о сотрудничестве врач клиники получает доступ к Информационной системе Национального РДКМ и может заниматься первичным поиском потенциальных доноров из личного кабинета. Система автоматически выдает результат совпадения.

Если донор не находится, то программа будет отслеживать совпадения при включении новых фенотипов в базу. Если же совместимый донор найден и клиника инициирует его активацию, всю координацию берет на себя медицинский отдел Национального РДКМ.

Его сотрудники:

• свяжутся с региональными регистрами, в которых хранятся персональные данные донора;
• организуют повторное взятие образца крови для определения инфекционного статуса донора и контрольного типирования в клинике, где находится больной;
• согласуют с клиникой выбор медцентра для забора стволовых клеток у донора и сроки;
• заключат договоры со всеми участниками процесса активации, включая гостиницы, транспортные и страховые компании, лаборатории, центры сбора клеток, курьерские службы, сервисы организации питания;
• сформируют единый счет за поиск и активацию донора. Все расходы по поиску и активации донора из Национального РДКМ сейчас берет на себя Русфонд.

– На подписании меморандума в ОП РФ вы отметили, что из трех главных федеральных клиник с РДКМ сотрудничает лишь одна. Чем врачи мотивируют отказ пользоваться информационной системой РДКМ для поиска доноров своим пациентам? Не опасаетесь ли вы, что люди, планирующие стать потенциальными донорами, услышав это, откажутся вступать в РДКМ и пойдут «сдаваться», например, в регистры Минздрава?

– Действительно, из трех ведущих трансплантационных центров к Информационной системе Национального РДКМ подключился только один: НМИЦ детской онкогематологии имени Дмитрия Рогачева. НМИЦ гематологии и Институт имени Горбачевой Первого петербургского медуниверситета отказались.

Руководители обоих центров никак не комментируют отказ. Просто нет и все. Да и что им сказать?

Качество типирования наших доноров еще в 2017 году тестировал Институт имени Горбачевой, признав его высоким, а Минздрав признал достаточным качество всей деятельности Национального РДКМ, предложив в январе этого года трансплантационным центрам подключиться к нашей Информационной системе.

Правда, на днях заместитель директора НМИЦ гематологии Татьяна Гапонова солгала в интервью ТАСС, назвав Национальный РДКМ «молчащим регистром» – будто он закрыт для трансплантологов. Вы можете себе представить, что главный трансфузиолог Минздрава, а это внештатная должность доктора Гапоновой, не знает о циркуляре своего министерства?! Я не могу.

Правда состоит в том, что к Информационной системе Национального РДКМ подключились шесть клиник Минздрава, ФМБА России и Департамента здравоохранения Москвы, что проведено 150 первичных поисков, получено 12 запросов на подбор совместимого донора, организовано пять донаций (забор трансплантата) и проведено пять пересадок, один запрос на активацию донора в настоящее время в работе.

Правда состоит в том, что НМИЦ гематологии, где работает главный внештатный трансфузиолог Минздрава, и Институт имени Горбачевой строят собственные регистры. Правда состоит в том, что недостоверная и недобросовестная информация, распространяемая о соперниках на рынке, является верным признаком недобросовестной конкуренции. Но какие же мы соперники, если доноров в России в сто раз меньше, чем у Германии?!

Наконец, правда состоит в том, что на другом конце этой проблемы трагедии тысяч россиян, чья жизнь подвешена на волоске и все решает ответ на вопрос: нашли донора его врачи или не нашли. Оказывается, это вопрос не только и столько медицинский, верно?

У вас нет желания выяснить в Минздраве его отношение к проделкам госпожи Гапоновой? Это же не первый ее наезд на Русфонд: в апреле в Самаре она потребовала вывести из зала конференции трансфузиологов корреспондента Русфонда. Между тем, там организаторы конференции даже акредитации у журналистов не требовали. Кстати, на наш запрос в ТАСС получен ответ, будто текст с опровержением лжи Гапоновой «направлен на согласование в Минздрав и Минздрав пока не ответил».

Да, мы, конечно, переживаем за репутацию Национального РДКМ. Но пока клиническим агитаторам далеко до наших рекрутеров, наши эффективней. Только в этом году Национальный РДКМ вырос на 20 тыс. добровольцев. Клиникам Минздрава вместе взятым еще ни разу не удавалось достичь такого результата.

Что касается вашего вопроса, не пойдут ли добровольцы «сдаваться» в клинические регистры, то тут переживать никому не стоит: чем больше потенциальных доноров костного мозга будет в России, тем всем нам, тем стране лучше.

– После подписания меморандума к работе по рекрутингу подключились ОП РФ и СПЧ. Придаст ли данное соглашение РДКМ нужный в глазах чиновников статус? Каким образом участие этих двух совещательных органов может помочь развитию донорства костного мозга в стране?

– Мы надеемся. Смотрите, это с прямой помощью СПЧ мы добились внимания к донорской теме Минздрава, правительства и президента. СПЧ стал площадкой, где впервые на высоком уровне заговорили о необходимости ускорения строительства отечественного регистра и о роли гражданского общества, некоммерческих организаций в этом строительстве. Мы очень рассчитываем, что теперь к распространению информации о донорстве, к привлечению добровольцев подключатся региональные отделения ОП РФ. Это совместная работа уже начата экспедицией «Совпадение», стартовавшей 18 ноября.

– Разговор о доступе социально ориентированных НКО к госбюджету идёт уже несколько лет. В ноябре 2015 года, например, об этом говорил Владимир Путин. Как вы оцениваете шанс РДКМ на получение госзаказа на рекрутинг добровольцев?

– Техническое решение проблемы очевидно – это государственно-частное партнерство, где в роли частника выступает НКО. Да, такого еще не было. Но такое вполне возможно! Вплоть до ГЧП в концессионном варианте. Президент РФ призывает нас к нетривиальным, прорывным технологиям для ускорения цифровизации экономики, Русфонд следует призыву президента.

Поставленную Правительством РФ задачу создать к 2030 г. в стране базу потенциальных доноров на 500 тыс. человек можно решить быстрее и дешевле, если объединить усилия государства и некоммерческого сектора.

Минздрав планирует в 2020–2029 гг. нарастить базу силами госучреждений на 360 тыс. потенциальных доноров за 6,48 млрд руб. Если госзадание поделить поровну между четырьмя наиболее крупными в настоящее время регистрами: НИИ гематологии и переливания крови, Институтом имени Горбачевой, НМИЦ гематологии и Национальным РДКМ, то за те же деньги можно за десять лет сделать два плана.

– По данным фонда CAF, в 2016 году россияне потратили на благотворительность 143 млрд руб. Учитывая эту серьезную сумму, можно ли сегодня назвать третий сектор новой сферой экономики?

– Назвать можно, даже будь пожертвований на порядок меньше. Эти миллиарды включены в хозяйственный оборот, то есть в экономику страны. Это инвестиции – в здоровье граждан, в развитие отечественной медицины, культуры, образования, спорта, да мало ли куда.

Другое дело, что опыт некоммерческого строительства донорских регистров недвусмысленно свидетельствует, что государство в лице Минздрава, его медцентров не воспринимает НКО равноправным партнером. Нас считают придатком к клинике, к спортклубу, к университету или библиотеке.

Нам говорят: благотворительность – это когда отдал деньги и отошел в сторону. Отказ от активного взаимодействия с НКО, от внедрения альтернативного менеджмента в производстве социальных услуг равносилен наложению страной на себя саму санкций. В нашем случае, когда медцентры отказываются от сотрудничества с НКО-регистрами, ситуация, повторяю, исполнена трагизма. Потому что мы работаем на сограждан, нуждающихся в донорах и оставленных без надежды.