Мостовщиков

Катерина Сенина с родины Есенина служит живым подтверждением тайной связи всего живого во вселенной. Метеорит мистически связан с Челябинском, бабочка с капустой, гора с лыжником, а жительница Рязани Катерина Сенина с песнями редактора нижегородской газеты «Проспект» Павла Князева. Газета Князева пишет о таких же ужасах жизни, как и газета Сениной – клещи едят нижегородцев, солдаты убивают сослуживцев, внук доводит бабушку до самоубийства – а песни у Князева такие крепкие, звучные, мужские, что Сенина даже как-то взялась организовать Пашины гастроли в рязанском ресторане, где работает ее бывший муж. Концерт состоялся, все выжили, но теперь Катерина рассказывает свою мистическую историю про стоматолога.  →

С высокого берега Оки вниз ведет крутая лестница с деревянными перилами. Они заканчивается вытоптанной в земле тропинкой, которая петляет между кочек, а потом теряется в мятой, только что показавшейся из-под снега желтой как пакля траве. Отсюда, с края обрыва, кажется, что маленькие фигурки людей движутся медленно, задумчиво и поэтично. Вон там у реки гуляет он сам – Сергей Есенин, приехавший погостить в родную деревню Константиново под Рязанью. Но это не Есенин. Это гуляет Катерина Сенина с родины Есенина. Она не торопясь рассказывает очередную свою историю, на этот раз о коварно зарезанном мальчике.  →

Катерина Сенина с родины Есенина делает глоток томатного сока. Она откидывает рыжую прядь волос и рассказывает новую историю о Рязани. На этот раз это история о проклятой деревне.  →

Если было бы можно, в течение жизни я становился бы разными людьми. Прежде всего, конечно, Катериной Сениной с родины Есенина. Жил бы в Рязани, был молод и красив, волосы покрасил в угольно-черный цвет, постриг градуированным каре и внес элемент неожиданности двумя прядями рыжего цвета. Замужем я был бы во второй раз и растил троих детей, все они были бы мальчики, причем, двое из них – близнецы. Разумеется, я редактировал бы местную популярную газету «Мещерская сторона». И я был бы настоящей сокровищницей историй, полных ужаса и тоски. Ведь только в страхе и горе раскрывается, поет, счастливо и вольно живет русская душа, которая знает и верит: потом будет еще хуже.  →

Чтобы понимать и чувствовать реальность, нужно всегда быть готовым к жизни, как настоящий самурай к смерти. Как деревенские пассажиры железнодорожного экспресса «Москва – Рязань». Всегда в доспехах, в красных вязаных шапках, пальто и синих шарфах, даже в жару. Все с собой. Четыре сумки на колесах. Колбаска. Водичка в бутылочке. Молочко в пакетике. Очки. Золотые зубы. Куры в металлических клетках. Кошка с котенком, только что родила. Зовут Дуся, едет домой.  →

«Алеша, я почти ничего не умею делать руками. Я разбираюсь в вещах, которые по большей части совершенно никому не нужны. Может быть, хотя бы в этих письмах я смогу поговорить о чем-то существенном? Вот что ты думаешь о рабочих? Не тех, которые стоят теперь вдоль Ярославского шоссе у Мытищ, чтобы их наняли рыть канавы и сторожить заборы. А настоящих рабочих, ради которых и из-за которых жили, думали, творили и умывались кровью несколько веков подряд, включая двадцатый, который мы оба с тобой застали. →

«Алеша, мы с тобой мальчики и должны обсудить слово «игрушка». Ты моложе меня и может быть взрослел как раз в то время, когда «игра», особенно компьютерная, то есть действие, цель, правила, стала гораздо важнее «игрушки» – сакрального предмета, который доставался, в сущности, просто так, безо всякой задачи, как бы от имени высших, а не собственных сил.  →

Ехал в такси, набрался мудрости. Ну а где еще? Встали в пробку: – Сильная Россия, – на десятой минуте вздохнул водитель.  →

Кто-то другой во мне вечно живет во тьме, целый день ему не хватает внутреннего света. – Попробую помочь, – перед сном говорю я кому-то другому во мне. – Все-таки я журналист, мог бы встретиться ради тебя с кем-то светлым, поговорить об этом свете, попытаться понять, откуда он берется, как передается другим. Наверное, это пробило бы дыру в моем равнодушии и упрямстве. В щель хлынули бы яркие впечатления. →