Из жизни незаменимых

Кусок хлеба и жизнь

Иногда это одно и то же

Игорь Свинаренко,
специальный корреспондент Русфонда

Русфонд продолжает публикации о людях, которые жертвуют деньги на благотворительность, а иногда и что-то большее, чем деньги. Мы стараемся ответить на два вопроса: почему сильный помогает слабым и почему так поступают не все? Сегодня наш специальный корреспондент ИГОРЬ СВИНАРЕНКО рассказывает о том, что иногда такая простая и недорогая вещь, как кусок хлеба, может спасти все. Даже жизнь. И неважно, получит человек за это благодарность или нет.

Старый диссидент Александр Подрабинек написал мемуары, они печатались в периодике и недавно – в начале года – вышли отдельной книгой. Там много интересного для историков и для политиков. Несмотря на то, что про усилия и страдания правозащитников написано уже много, если не все. Но и за пределами описания диссидентского движения, к которому люди относятся, кому как нравится, – там есть чисто человеческие вещи. Неожиданные и довольно ужасные, про которые обычно и не хочется думать.

Такой эпизод. Вот сидит Подрабинек в штрафном изоляторе. За нарушение внутреннего распорядка. Мы сегодня знаем, что это не обязательно драка с охранниками, не прям сразу бунт. Все газеты уже написали, что лишний раз не поздороваться с офицером – уже считается тяжелым проступком. То же касается и питья чая в неположенное время. Но дело не в этом. Подрабинек среди прочего пишет и о том – без пафоса и без жалоб, которые тем более неуместны, что были б обращены в прошлое, – что в ШИЗО его морили голодом. Давали кусочек хлеба и миску весьма жидкой баланды. Ну, как-то хотели на него повлиять, чтоб он себя вел более лояльно по отношению к администрации. Законно это или незаконно, бесчеловечно это или все еще по-людски – рассуждать про это поздно. Поезд ушел. Прошлого не вернешь, а связи с современностью мы тут тоже искать не будем.

Зек наш исхудал до того, что уж кожа да кости. Спасения не было. Одним больше, одним меньше, спишут на сердечный приступ.

И вот, наконец, назначили у них там нового баландера. Тоже диссидента! Литовского националиста! Какая удача. Подрабинек так понял, что брат по несчастью его непременно выручит, ну а как же, за вашу и нашу свободу, и все такое прочее. И вот новенький открывает окошко в двери и подает миску с теплой жидкостью и пайку черного – прям вспомнились недавние дебаты к годовщине блокады – весьма скудную.

– Дай мне еще! – просит доходяга.

– Не положено, – отвечает брат политический.

– Как так? Что не положено?

– Не буду я нарушать закон. Мне люди доверяют, а я что же буду, своих выручать? Нехорошо это. Несправедливо.

– Да я тут подохну скоро!

– Сочувствую, но помочь ничем не могу.

Ситуация показалась бы смешной, если б не была такой грустной. Помочь в том случае было бы легко и приятно. И благородно. И гуманно. И по закону, – по которому ведь никак нельзя морить людей голодом, нету такого наказания и не было, никак такую меру нельзя было прописать. Не работал и аргумент, что вот у других бы пришлось украсть, к примеру, полбуханки хлеба; когда можно, когда не пресекают такую возможность, сидельцы всегда делятся последним и шлют передачи тем, у кого проблемы. (Давая взятки охранникам, – но там была особая ситуация, нашла коса на камень, и непокорного зека наказывали образцово-показательно, против него применили запрет на коррупцию, в порядке исключения из правил.)

Но вдруг случилось непредвиденное и совершенно неожиданное.

Через день к кормушке подошел офицер и выдал голодному буханку черного. Офицер! Враг! Человек с той стороны баррикад! Что, как, почему? Поговорить не удалось, благодетель молча ушел. Подрабинек впервые за несколько недель поел досыта. Жизнь стала налаживаться!

Через день или два тот же офицер принес такую же буханку черного. Удалось перекинуться парой слов. В чем причина такого гуманизма? Может, у человека вера такая, что требует помогать ближнему? Или он режимом (в смысле политическим) недоволен? Так ничего подобного. Оказалось, что у тюремщика посадили брата – далеко, в другом городе, на другом конце страны. И вот он, зная порядки в отрасли, легко мог нарисовать себе всю картинку, со всеми некрасивыми и неаппетитными подробностями, и понять, что ничего хорошего не ждет родного человека в местах не столь отдаленных. И будут его там мучить ни за что, от скуки. Тюремщик, пострадав вот так несколько дней, изнывая от бессилия, ничем же не поможешь – ухватился за соломинку. Мысль у него была очень простая, проще не бывает: вот я помогу чужому страдальцу, а взамен, может, кто-то за тысячи верст поможет моему. Вот тоже кусок хлеба даст, спасет. А какие гарантии, что это сработает? Никаких. Абсолютно никаких. Поди знай – есть ли так называемая круговая порука добра, нету ли ее, воздается ли спонсору за добро или все уходит в песок? А нету такой науки, чтоб с ее помощью вычислить. Даже нету сведений о том, а не помог ли кто случайно офицерскому брату. Может, он сгинул на пересылках, превратился в лагерную пыль, как раньше говорили.

Но тюремщику эти буханки хлеба все равно доставались даром. Их там полно на хлеборезке, бесплатно, да и цена-то была в сельпо 16 копеек. И работа несложная – кило донести от двери до двери, 20 метров.

Плевое дело. А жизнь человеку этим ничтожным незаметным усилием – спас. Тот выжил и рассказал про то, как все было. Еще раз напомнил нам про простую вещь: что одному ничего не стоит, для другого – вопрос жизни и смерти.

И никак нельзя исключить, что доброе дело вознаградилось. Вдруг на другом конце этой цепочки офицерскому брату кто-то спас жизнь?

Может, офицер этого и не узнал никогда. Ну и что? По крайней мере, он пытался что-то сделать. Хоть спать стал спокойней по ночам. А это уже немало.

Помочь детям