Отбор породы
Как геологоразведчику с помощью Русфонда нашли донора костного мозга
Бласты в крови
Алексей немногословен, говорит только по делу. Только то, что может быть кому-то полезно.– Я учился на геологоразведчика в школе буровых кадров, работал машинистом разведывательной буровой установки. Мы делаем отбор керна – берем образцы породы, отправляем в Альметьевское кернохранилище. У меня мелкая геологоразведка – до 200 метров. Работаем на свежем воздухе, – рассказывает Алексей. –Я попроще объясню: машинист в кабине автомобиля не сидит, он снаружи – в прицепе, скажем так. Кабина нужна только для перевозки оборудования. График – две недели через две, вахта.
Одно дело, объясняет Алексей, когда буришь колодец под воду не спеша, другое – когда работаешь большим долотом: биение, шум, грохот.
– Или вот отбор керна с нуля: стал на точку, начинаешь наполнять колонкóвую (бурильную) трубу породой. Вглубь до 120 метров, иногда до 150. Прошел четыре метра – достаешь породу, выдавливаешь, укладываешь в ящик керновый, – говорит Алексей. – Потом еще и еще. Бывало тяжело – иногда так, что хотелось плюнуть и убежать. Но, я думаю, так везде. Всюду свои сложности.
15 мая 2021 года Алексей проходил диспансеризацию. Врача насторожили результаты анализа крови.
– Он направил меня по месту жительства к терапевту и гематологу, сказал, мол, пока они не подпишут, что я могу вернуться к работе, меня не допустят, – вспоминает Алексей. – Я пошел в нашем Заинске в поликлинику – фельдшер посмотрела, прописала какие-то таблетки. Направления дала только через неделю. В начале июня я попал к гематологу в Казань (в Заинске таких специалистов нет), снова сдал анализы, на 18 июня мне назначили повторный прием, только я его не дождался. Оказался в больнице с бактериальной пневмонией – сначала в районной, потом в Республиканской клинической больнице (РКБ) в Казани.
Пульмонолог РКБ заподозрила неладное и направила пациента на пункцию костного мозга. В нем обнаружили 15% бластов – незрелых клеток крови – при норме меньше 5%. Так через месяц после диспансеризации Алексею поставили диагноз: острый миелобластный лейкоз. Началась химиотерапия.
«Это не так просто – найти донора»
– Я вышел в ремиссию только после четвертого блока химии, потом был на поддерживающей терапии. Зашла речь о пересадке костного мозга, только это не так просто – найти донора: нужен генетический близнец, – объясняет Алексей. – И это стоит денег, а государство не оплачивает.
Коллега предложила попросить помощи у благотворительного фонда «Татнефти», а там посоветовали обратиться к Наталье Сперанской – руководителю бюро Русфонда и ведущему координатору донорских акций Национального РДКМ в Татарстане.
– Алексей позвонил мне в июле 2022-го, – говорит Наталья Сперанская. – Усталым голосом он объяснил ситуацию и сказал, что уже ничего не хочет. Я ему говорю: Алексей, надо бороться. Русфонд с фондом «Татнефти» давно работает, и мы решили провести донорские акции – кто знает, может, кто-то из добровольцев подойдет, все же земляки, могут оказаться и близкие по генам. В регистр вступили одиннадцать коллег Алексея из геологоразведочного управления «Татнефти» в Казани и восемь жителей Заинска, среди них – двое его школьных друзей. Коллеги передавали пожелания скорейшего выздоровления, друзья волновались. Как выяснилось позднее, никто из них в доноры Алексею не подошел (из родных тоже). Но он был очень тронут тем, как его поддержали.
После очередной химии Алексея отправили в Национальный медицинский исследовательский центр (НМИЦ) гематологии в Москве, чтобы решить вопрос с пересадкой.
– Отличные врачи, внимательное отношение. Посмотрели в российской базе, вроде как увидели одного донора. Он, правда, был не полностью совместим со мной, – рассказывает Алексей. – Тогда я позвонил медицинскому директору Национального РДКМ Ольге Геровой, как мне Наталья Сперанская советовала. От нее и узнал, что в международном регистре есть донор, который подходит полностью.
По словам Ольги Геровой, при оценке совместимости донора и реципиента врачей интересуют пять генов. И у каждого из них есть две версии, или аллели: одну из них мы наследуем от матери, вторую – от отца.
– Всего десять показателей. Полное совпадение – это если у реципиента и донора совпали все десять, неполное – девять из десяти, восемь из десяти. Чем больше, тем лучше, конечно. У Алексея в базе мирового регистра WMDA действительно оказался всего один донор, который совпадал с ним на десять из десяти, – объясняет Ольга Герова.
Просто посмотреть в базе, есть ли подходящие доноры, – это всего лишь первичный поиск. Дальше должен запуститься процесс подбора.
Зарубежный донор
– Если донор зарубежный, как в этом случае, то регистр страны реципиента или поисковый центр запрашивает обследование и подтверждающее типирование у регистра или донорского центра страны потенциального донора, – продолжает Ольга Герова. – Сотрудники зарубежного регистра связываются с этим человеком и уточняют, готов ли он помочь пациенту. А дальше как повезет – донор может к этому времени перенести заболевание, которое препятствует донации, или просто от нее отказаться, а если он согласен, его ждет контрольное типирование, тщательное обследование и, собственно, сдача клеток.Подбор и активация российского донора примерно в три раза дешевле, чем зарубежного: 700 тыс. руб. против двух с половиной миллионов. Государством расходы не покрываются ни в том, ни в другом случае. А Русфонд как раз в феврале 2022-го получил президентский грант на проект «Доставка жизни» – по оплате подбора и активации доноров и доставки трансплантатов для пересадки костного мозга 200 детям и взрослым. Это единственный проект, в рамках которого Русфонд может помочь взрослому.
– Я обратилась в НМИЦ гематологии – сказала, что Национальный РДКМ готов подобрать совместимого донора для Алексея за рубежом и доставить трансплантат, все оплатит Русфонд, – вспоминает Ольга Герова. – Но в итоге в НМИЦ гематологии Алексею посоветовали ехать в НМИЦ имени В.А. Алмазова в Петербурге, с которым Национальный РДКМ сотрудничает плотно.
Алексей Самарцев так и поступил. С сентября 2022-го по февраль 2023-го он лечился в Санкт-Петербурге, а потом дома принимал необходимые лекарства, назначенные в центре.
– 28 сентября документы Алексея поступили в Русфонд для подготовки публикации и открытия сбора благотворительных средств, – рассказывает Ольга Герова. – Получив от экспертов Русфонда подтверждение, что все в порядке, мы запросили донорский центр DKMS выполнить обследование и типирование предварительно подошедшего Алексею донора. В первой половине октября пришли результаты. Донор полностью подошел. Согласовали с НМИЦ имени Алмазова даты пересадки. Клетки заготовили в Германии 20 февраля, трансплантат доставили в Россию за сутки, пересадка состоялась 22 февраля.
– Мне сказали, что мой донор – парень 26 лет из Германии, – говорит Алексей. – Сама пересадка была 15 или 20 минут. В вену влили содержимое пакета, и все. Ничего не почувствовал. Тяжело стало уже после: два дня постоянно тошнило, но не рвало, врач ко мне прибегал по пять раз в день. Давал какие-то таблетки. Аксенов Максим Владимирович лучший: и гематолог, и стоматолог, и проктолог в одном лице – все умеет. Молодой, строгий, педантичный.
Алексей не делает прогнозов, не строит далеко идущих планов, даже затрудняется описать свое самочувствие. Просто хочет, чтобы появились силы продолжить ремонт в доме. А если позволит здоровье – вернуться на работу.
– Нестабильное состояние, не могу его контролировать. То слабость, то температура поднимается. Вчера нужно было ехать в Казань, и с утра желудок расстроился – это теперь непредсказуемо. К обеду полегчало, поехал туда и обратно сам, на своем авто. А сегодня весь день напряжение, усталость, – делится Алексей. – Говорят, первые сто дней после пересадки самые тяжелые, может развиться реакция «трансплантат против хозяина». А может, ничего и не будет.
Фото из личного архива Алексея Самарцева
