13.04.2012
Право ломаться
Оля Мещерякова будет ходить в школу
Валерий Панюшкин,
специальный корреспондент Российского фонда помощи (Русфонда)
Девочке семь лет, и у нее несовершенный остеогенез, повышенная ломкость костей. Первого сентября Оля пошла в школу. По месту жительства. В городе Краснознаменске Московской области. Новая жизнь, новые друзья, новые впечатления. Но через несколько месяцев Оля сломала бедро, не в школе даже, а на прогулке возле своего дома. Когда сломанная кость срослась, и мама повела Олю учиться, директор отказала девочке в праве посещать школу и предложила продолжить образование на дому. Мы в проекте «Русфонд.Право» Русфонда посчитали такое решение директора недопустимым самоуправством.
У директора школы есть несколько аргументов, чтобы не допустить девочку-инвалида до обучения в школе вместе со здоровыми детьми. Во-первых, у Оли могут быть еще переломы. Да, к сожалению. Дети с несовершенным остеогенезом ломаются иногда и по нескольку раз в год. Несмотря на лечение, укрепляющее кости, за одиннадцать лет школьного обучения Оля, вероятнее всего, сломается неоднократно. Но перелом может произойти и в школе, и дома, и во дворе, и на даче – где угодно. Стало быть, школьная администрация боится не Олиных переломов, а того беспокойства, которое Оля доставит педагогам. По логике директора: пусть ломается где угодно, только не в школе. По этой логике не надо брать в школу ни детей с астмой, ибо у них может случиться приступ астмы, ни детей с пороком сердца, ибо у них может случиться сердечный приступ. А лучше и здоровых детей в школу не брать, потому что вдруг что…
Во-вторых, говорит директор, Олина хрупкость может помешать другим детям: придется одергивать их, объяснять, что рядом с Олей нельзя бегать, шалить, толкаться и устраивать кучу малу. По этой логике – и заикающихся детей не надо брать в школу, поскольку их мямленье у доски мешает быстрому проведению урока. И некрасивых детей не надо брать – их уродство оскорбляет эстетическое чувство товарищей. Так далеко можно зайти – учить, к примеру, одних белокурых бестий, а прочих отбраковывать.
Та мысль, что Оля является живым учебным пособием, чтобы привить детям деликатность, чуткость и бережное отношение к человеческой жизни, не приходит почему-то директору школы в голову. Зато директору пришло в голову созвать комиссию из педагогов и врачей, чтобы решить, можно ли Оле посещать школу, или следует перевести девочку на домашнее обучение.
Вообще-то это незаконно: поставить вопрос о домашнем обучении дочери имела право Олина мама. Олин врач вправе поставить перед комиссией вопрос о домашнем обучении девочки. Но врач может это рекомендовать только в связи с болезнями, внесенными законодателем в особый список, а несовершенного остеогенеза в этом списке нет. Школа же отказаться от ребенка не может.
Сама комиссия, на которую мы поехали, была незаконной, но мы поехали, поскольку хотели объяснить краснознаменским врачам и учителям, что девочке в школу ходить было бы разумно и полезно.
Краснознаменских врачей особенно и не пришлось переубеждать. Ни травматолог, ни педиатр не видели противопоказаний: кость срослась, девочка ходит, все возможное для укрепления ее костей делается... К тому же, мы привезли заключение психолога, в котором написано было, как важна для ребенка социализация.
Основное сопротивление Олиному обучению в школе оказали те самые люди, которые должны ее учить. Чиновник из местного департамента образования самый тот факт, что Олина мама пришла на комиссию с нашим юристом Светланой Викторовой, воспринял как угрозу. Несколько раз говорил: «Зачем же вы пришли с юристом? Зачем нам тут юрист? Вы в следующий раз обращайтесь прямо ко мне без всяких там юристов…» Иными словами, представитель государства как угрозу себе воспринял тот факт, что граждане государства стараются действовать по закону этого государства и для этого обращаются к юристу.
Наша позиция представлялась весьма последовательной. Мы говорили, что: форму обучения для ребенка выбирает родитель (прилагался закон об образовании), девочка может посещать школу (прилагалось заключение лечащего врача и рентгеновские снимки), посещать школу девочке полезно (прилагалось заключение психолога).
Чиновник из местного департамента образования возражал нам, что: закон не всегда нужно понимать буквально, что заключение лечащего врача не может быть принято, потому что на нем подписи стоят не столбиком, а в ряд, и что, наконец, заключение психолога не может быть принято, потому что на нем нет треугольной печати. Еще чиновник говорил, что надомная форма обучения – это тоже элемент общеобразовательной школы, так что врач, рекомендовавший Оле «посещать общеобразовательную школу», имел в виду надомное обучение. Пришлось спросить чиновника, как, по его мнению, надомную форму обучения ребенок может «посещать»?
После долгих препирательств комиссия все же разрешила Оле ходить в школу. Но стоило нам уехать, как Олиной маме сказали, что решение комиссии вступит в силу лишь после того, как будут приведены в порядок документы: подписи в столбик, треугольная печать, заключение от врача государственной, а не частной клиники (при том, что несовершенный остеогенез лечит в России единственная клиника, и та частная). Если так пойдет дальше, мне придется назвать не только имя девочки, но и имена участников комиссии. Причем в суде.
Право ломаться
Оля Мещерякова будет ходить в школу
Валерий Панюшкин,
специальный корреспондент Российского фонда помощи (Русфонда)
Девочке семь лет, и у нее несовершенный остеогенез, повышенная ломкость костей. Первого сентября Оля пошла в школу. По месту жительства. В городе Краснознаменске Московской области. Новая жизнь, новые друзья, новые впечатления. Но через несколько месяцев Оля сломала бедро, не в школе даже, а на прогулке возле своего дома. Когда сломанная кость срослась, и мама повела Олю учиться, директор отказала девочке в праве посещать школу и предложила продолжить образование на дому. Мы в проекте «Русфонд.Право» Русфонда посчитали такое решение директора недопустимым самоуправством.
У директора школы есть несколько аргументов, чтобы не допустить девочку-инвалида до обучения в школе вместе со здоровыми детьми. Во-первых, у Оли могут быть еще переломы. Да, к сожалению. Дети с несовершенным остеогенезом ломаются иногда и по нескольку раз в год. Несмотря на лечение, укрепляющее кости, за одиннадцать лет школьного обучения Оля, вероятнее всего, сломается неоднократно. Но перелом может произойти и в школе, и дома, и во дворе, и на даче – где угодно. Стало быть, школьная администрация боится не Олиных переломов, а того беспокойства, которое Оля доставит педагогам. По логике директора: пусть ломается где угодно, только не в школе. По этой логике не надо брать в школу ни детей с астмой, ибо у них может случиться приступ астмы, ни детей с пороком сердца, ибо у них может случиться сердечный приступ. А лучше и здоровых детей в школу не брать, потому что вдруг что…
Во-вторых, говорит директор, Олина хрупкость может помешать другим детям: придется одергивать их, объяснять, что рядом с Олей нельзя бегать, шалить, толкаться и устраивать кучу малу. По этой логике – и заикающихся детей не надо брать в школу, поскольку их мямленье у доски мешает быстрому проведению урока. И некрасивых детей не надо брать – их уродство оскорбляет эстетическое чувство товарищей. Так далеко можно зайти – учить, к примеру, одних белокурых бестий, а прочих отбраковывать.
Та мысль, что Оля является живым учебным пособием, чтобы привить детям деликатность, чуткость и бережное отношение к человеческой жизни, не приходит почему-то директору школы в голову. Зато директору пришло в голову созвать комиссию из педагогов и врачей, чтобы решить, можно ли Оле посещать школу, или следует перевести девочку на домашнее обучение.
Вообще-то это незаконно: поставить вопрос о домашнем обучении дочери имела право Олина мама. Олин врач вправе поставить перед комиссией вопрос о домашнем обучении девочки. Но врач может это рекомендовать только в связи с болезнями, внесенными законодателем в особый список, а несовершенного остеогенеза в этом списке нет. Школа же отказаться от ребенка не может.
Сама комиссия, на которую мы поехали, была незаконной, но мы поехали, поскольку хотели объяснить краснознаменским врачам и учителям, что девочке в школу ходить было бы разумно и полезно.
Краснознаменских врачей особенно и не пришлось переубеждать. Ни травматолог, ни педиатр не видели противопоказаний: кость срослась, девочка ходит, все возможное для укрепления ее костей делается... К тому же, мы привезли заключение психолога, в котором написано было, как важна для ребенка социализация.
Основное сопротивление Олиному обучению в школе оказали те самые люди, которые должны ее учить. Чиновник из местного департамента образования самый тот факт, что Олина мама пришла на комиссию с нашим юристом Светланой Викторовой, воспринял как угрозу. Несколько раз говорил: «Зачем же вы пришли с юристом? Зачем нам тут юрист? Вы в следующий раз обращайтесь прямо ко мне без всяких там юристов…» Иными словами, представитель государства как угрозу себе воспринял тот факт, что граждане государства стараются действовать по закону этого государства и для этого обращаются к юристу.
Наша позиция представлялась весьма последовательной. Мы говорили, что: форму обучения для ребенка выбирает родитель (прилагался закон об образовании), девочка может посещать школу (прилагалось заключение лечащего врача и рентгеновские снимки), посещать школу девочке полезно (прилагалось заключение психолога).
Чиновник из местного департамента образования возражал нам, что: закон не всегда нужно понимать буквально, что заключение лечащего врача не может быть принято, потому что на нем подписи стоят не столбиком, а в ряд, и что, наконец, заключение психолога не может быть принято, потому что на нем нет треугольной печати. Еще чиновник говорил, что надомная форма обучения – это тоже элемент общеобразовательной школы, так что врач, рекомендовавший Оле «посещать общеобразовательную школу», имел в виду надомное обучение. Пришлось спросить чиновника, как, по его мнению, надомную форму обучения ребенок может «посещать»?
После долгих препирательств комиссия все же разрешила Оле ходить в школу. Но стоило нам уехать, как Олиной маме сказали, что решение комиссии вступит в силу лишь после того, как будут приведены в порядок документы: подписи в столбик, треугольная печать, заключение от врача государственной, а не частной клиники (при том, что несовершенный остеогенез лечит в России единственная клиника, и та частная). Если так пойдет дальше, мне придется назвать не только имя девочки, но и имена участников комиссии. Причем в суде.
