Из жизни незаменимых

Нечестно вышло

Личный мотив

Игорь Свинаренко,
специальный корреспондент Русфонда

Русфонд продолжает публикации о людях, которые жертвуют деньги на благотворительность. Мы стараемся ответить на два вопроса: почему сильный помогает слабым и почему так поступают не все? Это реальные истории реальных бизнесменов, многие из которых люди публичные, поэтому из-за личного характера темы имена и фамилии большинства героев изменены или публикуются не полностью. Сегодня писатель ИГОРЬ СВИНАРЕНКО рассказывает о том, что благотворительность может носить личный мотив.

Служили два товарища, оба интеллектуалы, богема, искатели истины и прочих красот.

Служили они музам.

После один заработал денег! Довольно, по меркам яйцеголовых, больших. Но от искусства не оторвался, продолжал в нем мелькать, светиться, чего-то даже продвигать. Помогал по старой ребятам по дружбе и словом, и делом, и деньгами.

А второй все надрывался на ниве служения музам. Надрывался, надрывался… да и слег. Правда ли, что все болезни от нервов? Или просто натянутые нервы ослабляют человека, и в нем что-то надрывается, надламывается? Короче, тот Артист, что без денег, – заболел. Ну, а тут уж все просто – или-или. 50 на 50. Да/нет. Туда или сюда. Как Бог даст. А можно инвестировать в лечение, вмешаться в замысел высших сил, сбить линию судьбы и завернуть ее куда-то вбок. Что из этого выйдет? Поди – знай.

Успешный негоциант подключил и связи, и деньги, ну, и уложил товарища на серьезное лечение по высшему классу. Долго ли, коротко ли, но после разных жертв, мучений и кучи неприятных воспоминаний, и сильно подсаженной лекарствами печени – больной пошел на поправку и скоро оклемался, и вернулся к нормальной жизни.

Банкет, поздравления, пафосные тосты – служенье муз, оно такое! И – работа, куда ж без этого, хотя врачи просили с этим не торопиться. Настоятельно советовали покой и постельный режим, никаких волнений. Хотя бы какое-то время, для начала. Но куда! Сами знаете этих наивных доверчивых артистов и прочих художников, которые думают, что всегда будут им рукоплескать, что никогда не станут они старыми, немощными, нищими, жалкими; про такое часто бывают душещипательные передачи, но людям кажется, что это не про них, а про кого-то чужого, незнакомого, невезучего, и – менее заслуженного.

И вот наш Артист, пишу с большой буквы, потому что он и правда заслуженный, а может, и народный, это неважно, в нашем контексте, – вскочил с кровати на второй день, надышавшись запахом родных пенат, и поскакал в свое учреждение культуры. Приняв все меры предосторожности – то есть одевшись потеплей, и замотав горло шарфом из шерсти овец, выросших на Шотландских островах. И ну служить музам и вообще вечному, несмотря на суровый климат и отвратительную погоду.

А там, в учреждении культуры, как утихли восторги по поводу чудесного исцеления – так сразу начались, как обычно, интриги и распределение ролей, и битва за доступ к телу, за близость к нему, за симпатии юных актрисок с многообещающим даром, чисто даром. Ну, и все такое. И опять мучительные поиски истины, быть или не быть, и нервы, нервы как струна! И сквозняки. И невнимательность при приеме лекарств, наилучших, импортных, из самых-самых продвинутых стран.

Ну, и опять слег наш Артист.

Опять врачи, консультации, профессора, опять всё – щедрой рукой. Но недолго на этот раз: измученный лекарствами, то есть, иными словами, ядами, организм сопротивлялся недолго и сдался практически без боя.

Все было кончено в неделю.

Ну, что, богатый гроб, красного дерева, можно хоть нижнюю крышку открыть хоть верхнюю, а хоть и обе, хорошее место на элитном кладбище, ВИПы на отпевании, поминки с высокой молекулярной кухней, все как в лучших домах. Прекрасные слова, горящая на глазах слеза, будто работы Сваровского. Дамы, которые теперь, – когда уж ни перед чем нет смысла останавливаться, – могли со спокойной совестью признаться в том, что у них с покойником были отношения, причем самые серьезные, в смысле родства душ, и ночных звонков, которые обращены были к Ней, – и без которых он не мог жить. А, поди проверь, правда оно или как! Ни у кого не надо отнимать последнего утешения, зачем же брать лишний грех на душу.

На поминках негоциант сокрушался, наверно, больше всех. И пьян был больше всех, а как же.

К нему подходили и говорили одно и то же, и каждый думал, что оригинален:

– Спасибо тебе огромное! Если б не ты, то он бы еще раньше ушел. Ты настоящий друг.

Негоциант слушал, слушал, кивал даже как-то, бурчал что-то в ответ, невпопад, ну, а что с него взять.

Я тоже подошел, правда, не на поминках, а после, в другой день, и пробормотал что-то в таком же духе. Причем со знанием дела – пришлось мне повидать разные медучреждения, и товарищей доводилось тоже провожать, тех, которые без денег были лечены, как попало. Грустная штука жизнь – а смерть напрямую привязана бывает к деньгам, увы.

И вот спонсор – не только похорон и поминок, но и обоих лечений, и длинного богатого и короткого богатого же – не стал мне отвечать пафосно и поверхностно, а ответил по существу, и сообщил о том, что денег жалко. Потраченных на больного.

– Как – жалко? – спросил я. – Ну, вот же ты помог, и спас человека!

– Если б все сначала – я б не дал.

– Как так – не дал бы?

– А так, что деньги зря пропали. Вот если б он выжил! Если б он отлежался и летом бы начал потихоньку работать, когда иммунка б поправилась – не было б человека счастливей меня!

Я молчал, думал, а как тут иначе. Кто кого должен в такой ситуации лечить? Кто должен кому внимать?

– Я деньги эти оторвал от дела, от других! Отдал его врачам все. А он – плюнул на это и все пустил насмарку. Я думал, что он и за себя и за того парня, за меня то есть, будет выжимать восторги и слезы у понимающих людей, – а он… Если б ты знал, как мне больно! Это самая тяжелая утрата для меня. И самая бесполезная и горькая трата… Если б я знал, что он такой – то пусть бы он и помер сразу, без мучений, на своем вот этом пафосе и, так сказать, служении. Эх! Он просто обманул меня, и простить это никак нельзя.

– Но ведь его уже нет. Простить, не простить – поезд-то ушел.

– Это-то и самое обидное: что вернуть ничего нельзя, и все будет вот так бессмысленно и пусто. Всю мою оставшуюся жизнь.

И ведь негоцианту не нужно было благодарности, ее не требуют и не ждут обыкновенно спонсоры. И пиара не надо ему, хватало того, что был. И про спасение души он не думал, почему-то: то ли позабыл про это в суете прощания, то ли пустил все на самотек, то ли не очень верил в продолжение душевных вояжей. Его грызло чувство невозвратимой потери и к нему еще – бессмысленность денежной траты, такой она ему казалась тогда, в те дни. Мотив был простой, очень простой: спасти личного друга. Это как-то даже эгоистично, но уж как есть, зачем придумывать красоты и приукрашивать – вот и так бывает, и за это – спасибо.

Он сделал для друга все что мог, а тот поскупился на малость: не взял на себя труда выжить.

Нечестно получилось. Обидно человеку до слез – и даже еще сильней.