Жизнь. Продолжение следует

Сумеречное состояние

Жизнь часто превращается в мрак, но завтра снова выходит солнце

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков
 

Эта история вполне подходит для хорошего медицинского триллера. Вообразите себе семнадцатилетнего Кирилла Бакушева, который вот-вот закончит школу в Ростове-на-Дону. Он как следует учится, занимается дзюдо, собирается сдавать экзамены и поступать в институт. Но вот как бы на прощание школа делает ему прививку от свинки – сведений о том, что она была уже сделана раньше, нет в медкарте мальчика (в свое время с родителями он приехал в Ростов-на-Дону из Ташкента, поди знай этот Узбекистан). Вскоре происходит первый приступ – ночью Кирилл что-то бормочет и бьется в конвульсиях. Насмерть перепуганные родители вызывают скорую, просят врачей спасти ребенка, вернуть его чуть ли не с того света, но с этого момента несколько месяцев поиска ясного выхода превращаются в один нескончаемый мрак.

Кирилла лечат от эпилепсии, дают жесткие препараты, ему становится еще хуже. Приступов все больше, он перестает узнавать отца и мать, начинаются галлюцинации, вспышки неконтролируемого страха, два раза Кирилла кладут в областную психбольницу. В сущности, в дурдом.

К счастью, местные врачи не видят в пациенте психически нездорового человека и искренне, но безуспешно пытаются понять, что с ним такое творится. В конце концов с помощью Русфонда ребенка за приличные деньги удается обследовать в питерском Институте мозга человека имени Н.П. Бехтеревой. И только там выясняется: не так давно у Кирилла на глазу выскочил ячмень. Казалось бы, пустяк, на ячмень в России плюют даже деревенские бабки. Но эта мелкая болячка оказалась признаком вирусной инфекции, которая захватила и поработила организм, ослабленный школьной прививкой. Вирус успел повредить мозг Кирилла, потребовалось лечение сильными противовирусными препаратами. Теперь мальчик вернулся к жизни, фактически начал ее заново. И об этом можно бы снять отличное кино, но только для Светланы Бакушевой, матери Кирилла, весь этот сюжет – реальная жизнь, а не художественный вымысел:

«Я родилась в Чирчике, это километров сорок, а может, и шестьдесят от Ташкента. Когда мне было шесть лет, случилось несчастье, которое многое изменило. Папа мой пошел рыбачить. Горная река, и он поскользнулся. Удочки в те времена были очень длинные, и он зацепился за высоковольтный провод. Кругом вода. Папу ударило током, друзья не смогли его спасти. После этого мои мама и бабушка решили переехать в Ташкент. Здесь я училась, здесь познакомилась со своим мужем Игорем. Он был сыном моей учительницы немецкого языка, она нас и познакомила. Я тогда уже окончила школу, пошла в юридический колледж. Был Новый год, у Игоря с приятелем не оказалось компании, свекровь моя будущая позвала меня. Мы с подружкой пошли. Так все и получилось.

Мы неплохо жили в Ташкенте. Все у нас было благополучно. Организовали фирму по компьютерам. У нас была еще своя точка быстрого питания. А потом грянул кризис. Это был 2001 год, стало очень трудно. Начали искать варианты. Отец моего мужа был военный, еще в 1991 году переехал в Ставрополь, а дочь его, сестра Игоря, переехала в Ростов-на-Дону. И, естественно, они говорили нам: приезжайте, приезжайте. Тем более пора было думать о будущем наших детей – Кирилла и Алисы. В итоге в 2005 году мы вложили деньги в квартиру в ростовской новостройке, которую вот-вот обещали достроить и сдать. Это растянулось на четыре года. Мы ждали и зависли в неизвестности.

Вообще с этим переездом с самого начала все было очень непросто. Мы вдруг поняли, что рассчитывали на одно, а столкнулись совершенно с другим. Оказалось, люди здесь другие, трудности непонятные. Например, мы собирались тут тоже организовать какой-то компьютерный бизнес, но эти мечты быстро пошли прахом. Пытались тогда открыть точку быстрого питания, а получили год и семь месяцев мучений. Кошмар. В итоге все это пришлось закрыть. Радости немного. А тут еще приключилась эта история с Кириллом.

Он всегда был здоровым. Никаких болячек, особенных простуд, больниц, занимался дзюдо. И вот прошлый год, февраль. Звонит мне школьная медсестра, говорит: надо Кириллу сделать прививку от свинки. Я посмотрела в интернете, там написано: от свинки делают две прививки – в год и в семь лет. Спрашиваю: он в 11-м классе, зачем ему эта прививка? Отвечает: у него второй прививки нет. Говорю: есть. Отвечает: нет, это у вас была ревакцинация, а нужна вакцинация. Как-то это сбило меня с толку. Я сначала попросила трубку передать Кириллу и ему сказала: уходи оттуда. Но медсестра настаивала. Минут семь она меня прессовала: это нужно, мы вам не выдадим школьный сертификат о прививках, а у вас его спросят, когда будете поступать в институт... Я сдалась. Сказала: ну раз нужно, то сделайте. Проверила еще раз в интернете. Нашла статью, где говорится, что раз в десять лет всем можно делать эту прививку. Ладно. Делайте.

И вот с того момента я начала замечать, что Кирилл стал каким-то вялым, мало ел. Прошли две недели. Сначала у него воспалился глаз. Показали врачам, они сказали: ячмень. Ну что делать? Мы поплевали, как обычно... А потом в ночь со второго на третье марта муж услышал в детской комнате какое-то бормотание. Пошел туда и кричит: Света, Света! Я прибегаю, а там бедный наш Кирилл распластался по дивану лицом вниз, руки раскинуты, мотает головой по подушке, мычит. Язык прикушен, кровь. Это было очень страшно. Я бегу вызывать скорую, муж орет: давай неси ложку. Пока была вся эта суета, пока ехали врачи, мы пытались привести Кирилла в чувства. Вроде он ожил, мы стали его допрашивать: ты, наверное, съел какие-то таблетки или какой-нибудь спайс. Он весь перепуганный: я ничего не ел. Мы вытрясли весь его портфель на пол, стали искать что-нибудь подозрительное.

Приехала скорая. Решили его забрать, заподозрили эпилепсию. В больнице сделали томографию и отпустили нас, велели идти к неврологам. Так мы и поступили. Невролог предложил сдать кровь на анализ и сделать электроэнцефалограмму. И вот седьмого марта собираемся ехать сдавать кровь. Я завтрак делаю, а Кирилл пошел в ванную феном подсушить волосы. И вдруг слышим, как он падает. Прибегаем, он лежит на полу, руки дергаются. Оттащили его, опять вызвали скорую. Приехал врач, говорит: вы что! Вы давайте, лечитесь. А от чего? Нам никто ничего не сказал. Какой диагноз?

Невролог, к которому мы опять пришли, посмотрел результаты электроэнцефалограммы и сказал, что это эпилептические всплески, их надо лечить серьезными препаратами, причем постепенно выходить на большие дозы. Что было делать? Я понимала, что своими руками сажаю ребенку печень, но какой выход? Приступы начались через каждые три-четыре дня по нескольку штук за день. Кирилл прямо на глазах перестал быть тем мальчишкой, которого мы всегда знали. Эти приступы уничтожали его, ослабляли, стирали ему память.

К апрелю мы вышли на рекомендованные врачами дозы. И положение немного выправилось. Кирилл как бы вернулся, начал снова учиться, неплохо сдал ЕГЭ. Но через три дня после экзамена по русскому опять началась серия приступов. В тот день их было сразу пять. Просто кошмар. Один за другим, один за другим. Мы поехали к доктору. К этому времени мы их сменили уже пять. И все они склонялись к мнению, что мы все делаем правильно, ничего не надо менять – ни дозу, ни препарат. Это только потом мне уже объяснили, что срыв, который случился у Кирилла, ясно говорил о том, что выбранная терапия не работает. Но тогда никто ничего не предпринял. Рекомендация врача была такая: ничего страшного, такая болезнь. Очнется, встанет, умоется и пусть учится дальше.

Приступов стало больше, по семь в день. Наступил просто ад. В конце концов Кирилл вошел в так называемый эпистатус. Это было в ночь с 21 на 22 июня. Утром он открыл глаза и сказал: позовите мне настоящих родителей, выпустите меня отсюда, верните мне мою жизнь. Плакал даже мой муж. Бегом к врачу, врач говорит: вызывайте спецбригаду, везите в психушку. Не знаю, как я это пережила. К счастью, там оказался очень хороший доктор. Он сказал: ясно, что это не наш пациент, но мы можем ему помочь. Мы сейчас положим Кирилла под капельницу и выведем его из этого тяжелого сумеречного состояния.

Два дня Кирилл спал. Когда он проснулся, пришел в себя. Пролежал там в общей сложности десять дней. Вернулся домой, но вернулись и приступы. Нам добавили какие-то новые препараты. От них начались оптические расстройства, Кирилл начал видеть какие-то яркие красные пятна на стенах и на потолке, люди казались красными. Пришлось опять ложиться в психоневрологический диспансер, опять нас там спасли. А я тем временем отправляла письма в наш областной минздрав, просила подключиться, найти способ помочь Кириллу. Они создали специальную комиссию, обещали отправить заключения и документы в Москву, в Петербург. Все это было сделано, но из всех этих больниц и институтов приходил отказ. То Кирилл слишком взрослый, то недостаточно взрослый. В конце концов только питерский Институт мозга согласился нас принять, но выставил счет на приличную сумму.

Не знаю, я уже была готова объявлять какую-нибудь голодовку и кричать в голос “помогите!” Но мне посоветовали обратиться за помощью в Русфонд. Дальше все случилось довольно быстро. Мы приехали в Петербург, нас осмотрел местный инфекционист. И он был первым, кто сказал, что такие случаи ему известны. Вот как все произошло. Школьная прививка ослабила Кириллу иммунитет. Вирусная инфекция герпесного типа проникла через глаз в правый висок, а от виска – в ствол головного мозга. Там, как мне объяснили доступным для меня языком, инфекция наделала дыр. Все это подтвердилось после магнитно-резонансной и позитронно-эмиссионной томографии.

Мы сразу начали принимать противовирусные препараты, еще до того, как анализы показали, что нормы присутствия в организме Кирилла цитомегаловируса и вируса Эпшейна-Барр превышены в тридцать раз. Нам провели курс противовирусной терапии и прописали лекарства в лошадиных дозах. От них Кирилл становится вялым, как будто находится под колпаком. Но у нас больше нет приступов! Тьфу-тьфу-тьфу. Я очень надеюсь, что мы больше никогда их не увидим и не услышим, потому что всякий раз это выглядит так, как будто твой ребенок умирает на твоих глазах, а ты ничем не можешь помочь.

А чем я, в самом деле, могу помочь? Я сжалась, как пружина, от этой боли и страха. Я решила: если расслаблюсь и буду рыдать над своим сыном, делу это не поможет. Надо напрягаться и добиваться результата. И на этом пути всегда найдется человек, который тебе подскажет, укажет, поможет. Знаете, когда я уезжала из Ташкента, подруга подарила мне картину. На ней написано: завтра тоже взойдет солнышко. И это правда. Каждый день восходит солнышко, мы встаем живые, здоровые, Кирилл дышит, врачи говорят ему, что все будет хорошо. И я уверена: именно так и будет».

Фото Сергея Мостовщикова