Сергей Мостовщиков

«Нам всем следует задуматься о посмертном донорстве»: интервью с главным трансплантологом Минздрава РФ профессором Сергеем Готье →

Рассказывают, что поэт-деревенщик Сергей Александрович Есенин вдвоем со своей бабушкой ходил в свое время верст за пятьдесят от родного села Константиново до села Радовицы в местный Николо-Радовицкий монастырь. По мотивам этих прогулок он написал потом поэму «Анна Снегина». Дело там происходит в селе Радово. Деревенщик в стихах рассказывает крестьянам Лабуте и Прону Оглоблину о том, как хорош Владимир Ильич Ленин, а в перерывах мнет шарф и перчатки местной помещице Снегиной, чтобы испытать присущее поэтам волнение. Все это, естественно, меняет Великая Октябрьская социалистическая революция. Оглоблина расстреливают деникинцы, а помещица уезжает в Лондон. Драматично, но простительно: Сергей Александрович много пил. →

На что обычно хватает человеческого сердца? Допустим, на то, чтобы любить, злиться, понимать, презирать, бояться, спасать, плакать или сражаться. Собственно, на то, чтобы жить. Ну и, как всегда в жизни, бывают еще и вариации. Скажем, сердца Дани Шишкова хватило на то, чтобы оказаться больным. Когда Дане был уже год от роду, внезапно выяснилось, что у него порок, который надо срочно оперировать. Обнаружилась вдруг лишняя перегородка в левом предсердии, а также дефект межпредсердной перегородки. Родители Дани к этому времени переехали жить из Ташкента в Самару, российского гражданства еще не получили, за операцию на сердце ребенка им предложили заплатить. И что прикажете делать, когда не хватает на человеческое сердце? Как обычно. Любить, злиться, бояться, понимать и сражаться. Собственно, жить. Об этом мы и разговариваем с Даниной мамой Ольгой Дементьевой. →

Маленькой Марусе Сухоруковой сразу достались большие проблемы. Ножи хирургов и реанимация стали ее жизнью прямо после рождения. За семь лет Марусю оперировали девять раз, и, кажется, это еще не предел. Сердце, диафрагма, брюшная полость – все в Марусе отказывалось работать нормально и вызывало тревогу у врачей. Они даже советовали Марусиным родителям готовиться к худшему, но огромные Марусины глаза и бесконечная Марусина улыбка всегда были самым лучшим, что могло случиться на свете. Кажется, мир вообще существует вместе со всеми своими врачами, реанимациями, закатами и рассветами только потому, что Маруся смотрит на него и смеется над ним. Об этом мы разговариваем с Марусиной мамой Натальей Сухоруковой. →

Пять лет я веду на сайте Русфонда рубрику «Жизнь. Продолжение следует». Я делаю непрофессиональные черно-белые фотографии семей с тяжелобольными детьми и записываю простые истории этих семей. Люди, с которыми я встречаюсь, когда-то получили деньги от жертвователей Русфонда и смогли спасти своего ребенка. Или хотя бы облегчили ему жизнь, потому что часто ничего поделать нельзя даже и за миллионы – болезни бывают неизлечимыми. Но мы совсем не обязательно разговариваем именно об этом. Все эти фотокарточки с семейными историями получаются, как мне кажется, небольшими зарисовками о жизни как таковой. Таковой, каковой мы обычно ее не знаем и знать особенно не хотим. Обидной, непонятной, страшной, честной, чистой, красивой, подлой, бесконечно нужной и всегда короткой жизни. Видимо, ее вообще придумали когда-то не для радости или успеха, сомнений или страданий, а просто для того, чтобы не умереть в темноте. →

Чего не видно, когда смотришь, и на что смотреть, когда не видишь? Вот история Снежаны Киркиной из Архангельска. Зрение она начала терять еще в грудном возрасте – в восемь месяцев в правом глазу у нее нашли ретинобластому, злокачественную опухоль. Справиться с ней не удалось. Чтобы не погубить ребенка и остановить болезнь, было решено удалить глаз. Но через несколько лет опухоль вернулась, чтобы продолжить убивать. Врачи сдались, предложили отдать судьбе еще и второй глаз, но тут в битву с тайными силами мира вступила мать девочки. Три раза она отказывалась от удаления глаза, дошла с помощью Русфонда до Америки, где в нью-йоркском Мемориальном онкологическом центре имени Слоуна – Кеттеринга опухоль удалось уничтожить. Сейчас Снежане десять, она не говорит, в левом глазу у нее сохранилось только периферическое зрение. Что можно разглядеть им? То, чего часто не видим даже мы, зрячие люди. Жизнь. О ней мы и разговариваем с Екатериной Киркиной. →