Я донор

«Мне стало легче жить»

Представляем новую рубрику «Я донор»

Марианна Беленькая, редактор проекта «Русфонд.Регистр»

Герои этой рубрики – реальные доноры костного мозга. Став потенциальным донором в Национальном регистре имени Васи Перевощикова, каждый из них однажды «совпал» с пациентом и поделился своими гемопоэтическими стволовыми клетками – или, как принято говорить, костным мозгом. Эти люди уверены, что их истории донорства развенчают мифы об опасностях трансплантации костного мозга (ТКМ). Ежегодно в ТКМ нуждаются сотни российских детей и взрослых, а доноров остро не хватает. Русфонд вместе с НИИ детской онкологии, гематологии и трансплантологии имени Р.М. Горбачевой строит Национальный регистр доноров костного мозга. Вот история петербурженки Анастасии М., которая вступила в регистр четыре года назад. Мы не называем ее фамилию, таковы правила.

«Я художник-мультипликатор, в 2013 году работала над мультфильмами для одного благотворительного проекта. Мне с коллегами предложили сдать кровь на типирование для регистра доноров костного мозга. Я согласилась. Время шло, я сменила место работы и забыла о той сдаче. Внезапно мне позвонили из НИИ имени Р.М. Горбачевой и сказали, что есть больной, которому я могу помочь.

Я засомневалась. У меня был очень сложный период в жизни: я была на грани развода. Родные не поддержали мое решение стать донором. Они говорили, что я сумасшедшая: "Вот покалечат тебя, а двое детей как жить будут?" Когда нет поддержки близких, трудно решиться на серьезный шаг. Даже в 33 года.

Сейчас я понимаю: не нужно сдавать кровь на типирование, если нет уверенности, что готов стать реальным донором. Исследования – это деньги государства и благотворительных фондов, это время врачей и лаборантов. Нельзя тратить эти ресурсы зря. И главное – кто-то будет надеяться, что ты спасешь ему жизнь. Как можно подарить надежду, а потом забрать ее?

Два месяца мы с мужем изучали все о донорстве костного мозга на российских и англоязычных сайтах. У нас в стране все-таки очень не хватает достоверной информации для широких масс. Люди не понимают, что такое трансплантация костного мозга, где у человека этот мозг находится, как происходит процедура, каковы действия донора. Поэтому и живучи мифы вроде "донора разберут на органы". Врачи в НИИ мне все подробно разъяснили – и сомнений не осталось. ТКМ – это пересадка гемопоэтических (кроветворных) стволовых клеток. Процедура их забора – донация – не опасна для донора. Муж понял, что мне ничего не угрожает – напротив, я могу спасти человека. Пока мы с ним вместе искали информацию о донорстве, стали лучше понимать друг друга. Он меня поддержал.

Четыре дня перед донацией утром и вечером я делала уколы препарата, который выгоняет нужные клетки в периферическую кровь. Каждый день сдавала анализ для контроля количества этих клеток. Я работаю дома, так что ни у кого отпрашиваться не пришлось. Единственное неприятное ощущение – иногда ныла спина. Но я принимала выданные в больнице обезболивающие и вела привычный образ жизни – работала, занималась с детьми. Ежедневно созванивалась с врачами НИИ и сообщала о самочувствии. На пятый день я пришла на донацию.

Этот день я запомню на всю жизнь. Процедура длится четыре часа. Кроветворные клетки берут из венозной крови. Забирают кровь из вены на одной руке, она проходит через прибор, сепарирующий клетки, и возвращается в вену на другой руке. Поэтому обе руки заняты – на них стоят катетеры. Не можешь читать, пользоваться телефоном. Гудит сепаратор, ты как будто отрезан от всего мира. Я лежала и думала о своих проблемах. Поняла, что на самом деле у меня все хорошо. Главное – твое здоровье и здоровье близких. Важно, кто с тобой рядом. Все остальное – ерунда.

С этого момента начало меняться мое отношение к жизни. Изменились и мои отношения с родными, мой брак сохранился.

Я бы очень хотела встретиться с человеком, донором для которого стала. По правилам мы не можем ничего узнать друг о друге в течение двух лет после ТКМ. Я очень жду, когда этот срок пройдет, и надеюсь, что у пациента все хорошо. Мы помогли друг другу. Он спас меня от эмоциональной смерти. Мне стало легче жить».