В некотором смысле портной
Хирург Имран Муштак – о творчестве в урологии, об особенных детях Русфонда и о том, как вылечить российскую медицину
Имран Муштак и Гор. Фото: «Англомедикал»
Мочевой пузырь и архитектура
Мы родом из Пакистана, мой отец приехал в Лондон в 1960-х. Тогда многие мужчины надолго уезжали, чтобы обосноваться в Англии, Канаде, США и потом забрать к себе всю семью. Отец думал не только об уровне жизни, он хотел, чтобы дети получили хорошее образование. Через пять лет к нему приехали моя мама с тремя моими сестрами. А я родился уже в Англии.Сейчас уже не так, но в то время доктор был лучшей профессией в смысле статуса. Родители мечтали, что мы все станем врачами. Но у сестер так и не получилось. Да и мне, скажу вам честно, было очень тяжело учиться, я никогда не был среди лучших. Скорее среди худших. Но Господь дал мне особое умение. Оно не в голове, а в руках. Кто-то работает ногами, кто-то – руками, кто-то – головой. Интересно, что оба мои деда были портными, их родители тоже. Я в некотором смысле тоже портной.
Урологическая сфера – особая. Это во многом создание того, чего у пациента нет. Мочевого пузыря, пениса. Я должен разобраться, чего ему не хватает, и представить себе, как я эту вещь создам. Это похоже на архитектуру. Архитектор видит пустое пространство и представляет себе, какой дом в него впишется. Этому учат, но у лучших архитекторов такое умение есть от природы. У некоторых моих учеников это тоже от природы, другим, наоборот, очень сложно дается. Вот в кардиохирургии, например, не так. Если не работает какой-то клапан, вы должны его удалить и поставить на его место другой. Конечно, некоторые виды кардиохирургии тоже требуют воображения: например, если ребенок родился с половиной сердца, с одним желудочком, а надо сделать так, чтобы это было полноценное сердце. Но в урологии, и особенно в детской урологии, создавать новое приходится гораздо чаще.
Раздел урологии, которым я занимаюсь, очень специализированный. Мало кто из докторов умеет делать то, что делаем мы. Дело вот в чем. У нас сравнительно небольшая страна, и все пациенты с определенными проблемами приезжают именно к нам. Получается, что количество детей, скажем, без мочевого пузыря, которым я его воссоздаю из тканей других частей тела, например из кишки, в десятки раз больше практики такого же врача в России. И здесь же у нас исследовательский центр, где мы изучаем возможность выращивания мочевого пузыря из собственных клеток пациента. Это наше будущее. Редкие проблемы мы собираем и лечим в одном месте, это увеличивает специализацию и качество результатов. Чем больше ты что-то делаешь, тем лучше получается.
«Я бы занялся вашей иерархической системой»
К нам приезжают пациенты из стран Персидского залива – Кувейта, Арабских Эмиратов, Катара – за них платят их государства. Очень много приезжает из Китая – это пациенты из богатых семей, они платят из своего кармана. А за российских пациентов платит Русфонд. Наше сотрудничество продолжается уже лет восемь, за это время из России приехало больше 30 детей, некоторым пришлось перенести по несколько операций.С Европой я работаю по-другому: сам езжу туда оперировать и обучать коллег. Мне не надо везти с собой всю бригаду, потому что в большинстве европейских стран хорошие анестезиологи, медсестры, оборудование. Просто у хирургов не хватает опыта в ведении таких редких случаев. Я передаю им свой опыт и лет через пять, наверно, им уже не понадоблюсь. Я буду считать это своим большим успехом.
Но в России я не собираюсь оперировать. Простые вмешательства русские врачи сами умеют хорошо делать. А я делаю очень сложные операции, их результат зависит не только от меня. Медсестры и другие доктора должны оказывать пациенту очень специализированную помощь в течение нескольких недель после операции. Успех зависит от всей команды, к тому же необходима очень хорошая радиология, МРТ, КТ. Это я могу предложить российским пациентам в Лондоне.
В России много хороших докторов и продвинутых медицинских центров. Но мне кажется, ваша медицина не развивается с той скоростью, с какой должна бы. Это очень консервативная система, ее сложно изменить и улучшить. Если бы я был российским министром здравоохранения, первое, чем бы я занялся, – вашей иерархической системой. У вас завотделения, главный врач могут занимать эту позицию не потому, что у них опыт и что они лучшие в этой сфере, а потому что их назначило начальство. И они строго всех контролируют – и докторов, и медсестер. У нас другая система: врача-руководителя обычно выбирают сотрудники. И он не может долго оставаться на этой позиции. Строгая иерархия может хорошо работать, когда во главе хороший человек. А когда не очень хороший – он старается сделать так, чтобы остаться в своей должности навсегда, так что и через 20 лет будет все он же.
Второй шаг, который я бы сделал, – это централизация здравоохранения. Например, мы решаем, что в Москве всех пациентов с раком простаты должны обслуживать два центра. А не 10–15, как сейчас. Мы вкладываем большие средства в оборудование этих двух больниц и направляем сюда большие потоки пациентов. Постепенно благодаря накопленному опыту эти два центра начинают лечить все лучше и лучше. Ведь если у тебя 2–3 случая в год, ты не только не наращиваешь опыт, ты даже не знаешь, хорошо у тебя получается или нет.
Наверно, третьим моим шагом было бы отделение медицинских функций от менеджерских. В России главный врач руководит и медициной, и финансами. У нас по-другому. Трудно быть одновременно доктором и менеджером. Я заведующий отделением, но надо мной есть менеджер – не врач. Он надо мной, но мы все вопросы решаем вместе. Он интересуется моим мнением как врача, а мне высказывает свое мнение с финансовой точки зрения. Получается совместное решение, потому что мы друг друга слушаем.
Пациента наверх, себя чуть ниже
Чтобы стать хорошим хирургом, надо быть хорошим доктором. А чтобы стать хорошим доктором, надо быть хорошим человеком. Доктор не должен считать себя Богом. Должен слушать мнение и коллег, и пациентов. Сейчас многих студентов с самого начала этому учат. У моей дочери – она сейчас на середине своего обучения – есть специальные занятия по общению с пациентами. Когда я учился, ничего такого не было.Все дело в том, чтобы пациента поставить наверх, а себя – чуть ниже, вот так будет правильно. Хотя иногда это очень сложно. Есть такая проблема – дети с DSD (Disorders of sex development, нарушение полового развития). Очень давно таких людей называли «гермафродитами», потом появился термин «интерсекс», но последние лет десять ни то, ни то не используется, говорят: DSD. Это дети, у которых половые органы – что-то среднее между девочкой и мальчиком. Когда рождается такой ребенок, проводятся исследования, чтобы понять, кто же он на самом деле. Традиционно этот вопрос решал консилиум – уролог, гинеколог, генетик, эндокринолог, психолог. И потом в соответствии с их решением делалась операция: DSD превращался или в мальчика, или в девочку. Но при операции ты что-то убираешь, например, яички, и ты не можешь потом приделать их обратно. Надо стараться не убирать того, что пациент может захотеть вернуть. Мир меняется, и люди начинают принимать детей с непонятным полом. Теперь речь о том, чтобы дать ребенку самому решить, хочет ли он операцию. Консилиум должен услышать его собственное мнение. Но, возможно, это мнение он сможет высказать только лет в 18–19. Делать операцию в таком возрасте намного сложнее. А расти, отличаясь от других детей, очень трудно, такому ребенку нужна серьезная психологическая поддержка. Ничто не просто в этой ситуации. Кто-то потом недоволен, что родители не сделали ему операцию в детстве, ему не хочется принимать сложное решение. Кто-то благодарен. Все очень сложно. Многие больницы сейчас вообще отказываются делать операции в таких случаях. И все-таки мы даем пациенту право высказаться.
Сила в слабости
Дети из России – самые сильные. Я никогда не забуду Гора. У него грустная история, через что только он не прошел – но он продолжает улыбаться и быть счастливым. Многие дети из России улыбаются и счастливы, несмотря ни на что. Они видят, что родители борются за них, и сами научаются бороться. Русфонд – единственный благотворительный фонд, который отправляет к нам детей. И это очень хорошо. Их жизнь преображается. Дети с большими медицинскими проблемами – это очень сильные дети. Если дать им возможность работать, они сделают очень много, внесут очень большой вклад в жизнь общества.Я очень хорошо помню двух братьев из России, Артема и Василия Крахмалёвых. У них была одинаковая урологическая проблема – наружное расположение мочевого пузыря и расщепление уретры. Это уникальный случай, ни у кого из коллег такого не было – одинаковая проблема у сиблингов. Вообще в России мы сталкиваемся с такими случаями, которых больше нигде не видели. Может, у вас воздух какой-то особенный? Семье с двумя такими детьми очень тяжело. Но можно по-разному смотреть на эту проблему. Можно считать ее чем-то очень плохим или очень хорошим. У тебя ребенок с серьезными нарушениями – он ведь мог родиться в другом месте, но родился у тебя, потому что у тебя хорошая любящая сильная семья. Тебя избрали, чтобы дать этому ребенку то, в чем он нуждается. А два ребенка – это двойное благословение. Я говорю «благословение», но я не религиозный, я философичный. Я стараюсь смотреть на позитивные стороны жизни. Бог или что-то еще – в любом случае это способ превратить плохую ситуацию в хорошую.
