Общество

Оптимизация семьи

Нужен ли в костромской деревне детский дом

О том, что в деревне Ченцы Костромской области закрывают детский дом, стало известно из письма, пришедшего в Русфонд. Автор письма утверждал, что Департамент труда и соцзащиты Костромской области «принял решение ликвидировать» ГКУ КО «Ченцовский центр помощи детям, оставшимся без попечения родителей». А также что в декабре был сначала закрыт, но позже передан в ведение местного прихода дом временного пребывания (дом престарелых) в селе Ивановском.

В обоих случаях закрытие казенных учреждений воспринималось автором письма как потеря дома. Детский дом, символ неустроенности и сиротства, представлялся автору роднее дома отчего.

Кирзовые сапоги и подрясник

За подробностями и деталями автор письма рекомендовал обратиться к протоиерею Георгию Эдельштейну, а связь со священником держать через Елену Глубоковскую. Елена действительно оказалась отличным проводником. Она организовала встречу со священником, с директором детского дома, поездку в дом престарелых. И что немаловажно, уговорила мужа Андрея возить «журналистов из Москвы» по окрестным деревням.

Асфальт кончился почти сразу за Костромой. Пыль столбом. Бетонка вдребезги разбита, машину швыряет из стороны в сторону. Но Елена не обращает внимания на такие мелочи и рассказывает, как «20 лет назад пришла к батюшке за помощью», а потом сама стала помогать ему. Сначала с изданием книг, потом в бытовых вопросах. Что неудивительно: 20 июля отцу Георгию исполнится 86 лет, поэтому он уже не настоятель храма Воскресения Христова в селе Карабанове, а на покое – проще говоря на пенсии. Но все равно служит.

– Откуда же деньги на помощь детскому дому, на богадельню?

Оказывается, что священником Эдельштейн стал лишь в 47 лет. Хотя мечта такая у него появилась, еще когда он учился на лингвиста в Ленинградском университете. Преподавал в Саратовском областном пединституте английский язык, поступил в аспирантуру Московского областного педагогического института, снова работал. Теперь уже в Костромском пединституте, заведующим кафедрой английского языка. Ученая степень и приобретенные знания позволили ему ездить с лекциями по всему миру, выступать на международных конференциях. Словом, не только самому держаться на плаву после рукоположения (зарплата сельского священника оказалась неприлично мала), но и помогать ближним и дальним.

Мы торопимся: батюшка ждет ровно к девяти – опозданий не любит. Назначает точное время встречи – даже в те дни, когда нет службы. На дверях звонок – вы видели звонок в деревенской избе? Впрочем, и на избу-то не очень похоже – дом скорее в итальянском стиле, светлый, просторный. Огромная комната. То ли столовая, то ли кабинет, из которого двери ведут в личные помещения. Высокий потолок, два массивных письменных стола по центру. Много настольных и настенных ламп. Книги, журналы, бумаги. Эдельштейн много пишет и читает: по сей день он член Московской Хельсинкской группы.

Истертый на локтях белый летний подрясник, скуфейка на седых волосах. Глаза будто бы прикрыты, а на самом деле он все подмечает. Священник встает из-за стола, широко шагает навстречу, и тут я не могу сдержаться:

– Кирзовые сапоги!

Батюшка весело приподнимает бровь:

– Да как же иначе, Машенька! Самая удобная обувь для служения! Только все меньше нас остается – священников, кто понимает толк в кирзовых сапогах. Ладно, спрашивайте! Отвечу на любые вопросы.

Для начала мы вспоминаем о детском лагере, который в 1980-е годы отец Георгий устроил у себя на приходе, за что был запрещен в служении на полтора года. Формулировка звучала так: «за пребывание на приходе лиц в количестве более чем 40 человек, не имеющих отношения к Вологодской епархии».

– Получается, подростками вы занимались задолго до основания детского дома?

– Думаю, это обязанность священника. Я никогда не любил детей. Своих любил, а посторонних нет. Круг обязанностей священника как бы вы очертили?

– Например, забота о приходе.

– Я очень не люблю термин «каноническая территория Московской Патриархии». Думаю, что каноническая территория каждого священника – земной шар. Если я завтра полечу в Гренландию или Норвегию, я должен проповедовать там христианство? Должен ли свидетельствовать о Боге? Именно это я и делал.

– Говорите, что детей не любите. Как же детский дом в Ченцах?

– А это я по обязанности.

– По какой обязанности?

– Я поп. Я обязан заботиться обо всех маргиналах. У меня на приходе жили зэки, бомжи. Думаете, я их любил? Они мне сожгли четыре дома. После разговора вы поедете в Ивановское, где наша приходская богадельня. Я и о них обязан заботиться. Тут я полностью противоречу тому, что говорил апостол Павел в Послании к Коринфянам.

– Разве как христианин вы не должны любить людей?

– Мне очень легко любить людей где-то в Андорре...

– По Достоевскому? «Чем больше я люблю человечество вообще, тем больше ненавижу каждого человека в отдельности».

– От людей дурно пахнет, у них дурные характеры. Я могу притворяться, но притворство не добродетель для священника. Я могу лгать, что всех люблю, но лгать нехорошо.

Идея в воздухе

Эти цитаты много говорят об Эдельштейне как о священнике и человеке, но приходится отвлечься и перейти к сути дела – к разговору о ситуации вокруг местного детского дома. В 1990-е отец Георгий обнаружил в Ченцах полупустое здание детского сада и предложил властям устроить там детский дом. (Через пару часов мы встретимся с директором «Ченцовского центра помощи детям, оставшимся без попечения родителей» Любовью Семеновой, и та скажет, что идея открыть детский дом пришла в головы им с батюшкой одновременно.)

– А почему вы решили, что нужен детский дом? Вокруг было много детей-сирот?

– Сироты, конечно, были. О них много говорили по телевизору. Я посещал тогда колонию для несовершеннолетних преступников. На Васильевском шоссе была, сейчас ее ликвидировали. Время от времени ходил в тюрьму, где были камеры для несовершеннолетних. Камера рассчитана на восемь человек, там сидят четырнадцать. Спали по очереди или на одной кровати. Спрошу их: «Опущенные есть?» – «Нет, какие опущенные». – «Бьют вас?» – «Никогда не бьют». Рядом, конечно, офицер стоит. А когда я к ним в лагерь ездил, спрашиваю: «В СИЗО вас били?» – «Конечно, били». – «Часто?» – «Практически каждый день. Не так встал, не так вышел. Или у охранника может быть плохое настроение – он и вытянет дубинкой». Много там было воспитанников детских домов, и я подумал, что о них можно заботиться. Вот и организовали в Ченцах детский дом. Первое время еды было немного, одеваться было не во что. Мне регулярно привозили так называемую гуманитарную помощь. Естественно, я какую-то часть отдавал им. У них протекала крыша – я попросил своих приятелей из Норвегии дать денег, сделали на них новую крышу. Не было машины – я им купил новую «семерку».

– Сколько за эти годы через детский дом прошло детей?

– Около 100. Одни уходят. Другие приходят. Сейчас его хотят закрыть. Сделать это просто: не давать туда детей. Детей нет – значит, детский дом нерентабелен.

– Но зачем? Если в детском доме хорошо детям, зачем его уничтожать?

– Нам нужно строить ракеты, подводные лодки, воевать на Украине и в Сирии. Поэтому закрываются больницы, закрываются школы, детские дома. Одеяло одно, а им нужно одновременно прикрыть все части тела. Подводные лодки стоят дорого – ради них надо закрыть детские дома.

– Может, взять его на баланс прихода, как вы сделали с домом престарелых в Ивановском?

– Я с удовольствием. И не раз думал, чтобы сделать детский дом приходским. Но мне 86 лет. Кроме того, сегодня интерес к России в мире сильно упал, поэтому я меньше читаю лекций, а моей пенсии на все не хватит. Я заштатный священник. Взять сегодня детский дом означает, что расходы лягут на плечи прихожан, а это далеко не самый богатый приход. Но, конечно, если детский дом закроют, мы возьмем заботу о детях на себя.

Дом милосердия

Простившись на время с отцом Георгием, мы отправляемся в Ивановское, в дом милосердия – бывший дом престарелых. Где, как сказал отец Георгий, нашли работу 12 местных жителей.

В 2017 году ради оптимизации расходов местные власти решили закрыть социальную гостиницу для пенсионеров, а стариков расселить по другим интернатам. Тогда-то Ивановский дом временного проживания для одиноких стариков и перешел под опеку православной церковной общины села Карабанова. Из Фонда президентских грантов на поддержку богадельни было выделено 3 млн руб., чтобы приобрести необходимое оборудование и увеличить число проживающих до 20 человек.

Сейчас тут смотреть особо не на что: переоборудование пока не началось. В комнатах чисто, но все они нуждаются в ремонте. Телевизоры в палате и в комнате отдыха не работают. Лежачий легочник Борис почти не говорит, знаками просит достать крестик, показывает свой. Стараюсь догадаться, что он хочет сказать: «Тебе ювелир сделал?» Он радостно кивает – догадалась.

Софочка – одна из самых активных насельниц – показывает стопку макулатуры:

– Я пять журналов выписываю. Подписка стоит 4600. Еще на два денег не хватило – иногда покупаю их, когда деньги есть. Я и дома выписывала. А когда прочту, сестре отсылаю. Она читает. Тут и молитвы есть. Например, святому Шарбелю (католический святой, которому молятся об исцелении, но который официально не прославлен Православной Церковью. – Русфонд). Я его иконочки вырезаю и к ногам привязываю тряпочкой. То к одной, то к другой – истрепались уже. Мне бы найти где-нибудь его иконы.

В доме милосердия нет врача. Случись что – ближайшая районная больница в 25 километрах, в поселке Красное-на-Волге. Это Елена Глубоковская рассказывает уже по дороге в детский дом. Где тоже нет медработника.

Местный центр

– На праздник приехали девочки – наши выпускницы. Хотите с ними поговорить? – директор ГКУ КО «Ченцовский центр помощи детям, оставшимся без попечения родителей» Любовь Семенова встречает нас у ворот детского дома. Проследив за моим взглядом, она улыбается: – Это тоже наш выпускник. Ко мне приехал. У него на работе не заладилось, вот и напросился чайку попить, поговорить. А я ему лопату дала – пусть заодно картошку окучивает.

У ворот пышно разрослись пионы.

– Я всегда мечтала, – говорит директор, – чтобы у нас было много цветов. Но как начнем выращивать, деревенские все повыдергивают: поначалу они были против того, чтобы здесь был детский дом. А потом мы стали приглашать деревенских детей на праздники, на дискотеки, в тренажерный зал. Наши дети подружились, мы берем деревенских с собой в город на представления. Если они приходят во время обеда или ужина, накормим. И вся деревня вернулась к нам с цветами.

Оценить социализирующую роль детского дома в деревне несложно: по дороге я замечаю двоих деревенских детей, они играют на автобусной остановке, а потом еще двоих – они сидят на обочине и возят палкой в пыли. Вот и все развлечения.

Любовь Семенова превращается то в радушную хозяйку и кормит плюшками, которые пекут старшие дети, то в гида и показывает территорию. Столярная мастерская, комната рукоделия для девочек. Ребята шьют одежду и игрушки, расписывают яйца и участвуют в благотворительных ярмарках, а деньги отдают на лечение детей с онкологическими заболеваниями либо помогают малоимущим семьям.

Директор рассказывает историю детского дома:

– В Костромской области детские дома чаще всего располагаются в бывших детских садах, поэтому они небольшие, на 16 человек – две группы. А наш и еще меньше. Тем более что сотрудников не хватало. Нет дворника – мы сами метем. Нет второго сторожа – обходимся.

Любовь Семенова говорит, что неоднократно писала письма с просьбами увеличить штат, но ей все время отказывали. А в 2016-м директор Департамента соцзащиты Аурика Дроздник разрешила приостановить комплектование детского дома «до решения вопроса об увеличении штатного расписания».

И Ченцы перестали принимать детей. Детей было 16, потом 14, 12. Выпускники уходили, а новых не брали.

– На начало 2018-го у нас осталось девять человек, – говорит директор. – Но потом события стали развиваться очень быстро. Поменялось штатное расписание, увеличилась зарплата, в детский дом пришли работать новые сотрудники. Детей стало 12: департамент дал еще трех девочек.

И вдруг 17 апреля директора Семенову уволили, хотя нагрянувшая перед этим проверка признала ее работу удовлетворительной. А еще через две недели директора опять восстановили в должности. Безо всяких объяснений.

Скорее всего, на решение властей повлияли люди. Сотрудники детского дома, бывшие воспитанники, жители деревни – все стали писать письма на имя губернатора и в разные инстанции, просить, чтобы Семенову вернули, а детский дом оставили: он оказался нужен всем.

– Я не против того, чтобы отдавать детей в семьи, – твердо говорит Любовь Геннадьевна. – Но я считаю, что сначала дети должны поехать в гостевую семью. И сами решить, хотят ли они остаться там или вернуться обратно. Одна девочка ездила в несколько семей, пока не решила, где останется.

Мы поднимаемся на второй этаж, где находятся спальни, комната отдыха и зал. Везде фотографии: счастливые лица.

– Это мы в Норвегии. Вот наши поделки на ярмарке. А это выпускники наши. Я к ним езжу. К мальчикам на присягу – по всей стране. Я считаю, что каждый должен в армии служить. И на свадьбы езжу. Даже в Хабаровск летала к одному мальчику, а то у него никого из родни нет. Мы каждой новой семье деньги дарим. На свадьбу – 20 тыс., а когда ребенок рождается – десять. Многие приезжают посоветоваться. Да вы сами с выпускниками поговорите на празднике.

Как дом родной

С выпускницей Надеждой Сесениной мы шепчемся над коляской, в которой спит ребенок. Надежда рассказывает, что оказалась в Ченцах в 2003 году – приехала из Нейского детского дома.

– Меня шокировало, что условия здесь почти домашние, детей мало. Питание отличалось – каша была на молоке. А еще постоянно чувствовалась забота, любовь.

После детского дома Надя поступила в сельхозакадемию:

– Меня поселили в общежитии с домашней девочкой, и мне удалось показать, что мы, сироты, не хуже. Я умею и стирать, и убирать, и готовить – нас научили всему.

Получив высшее образование, Надежда вернулась в детский дом работать бухгалтером. Говорит, что детский дом – это рабочие места для 20 человек, большинство из которых – местные. И если его закроют, трудоустроиться будет сложно.

– Если не будет детского дома, деревня начнет потихоньку затухать. Я писала письмо на имя губернатора. Сначала мне пришел ответ от его зама, что на почту губернатора письма писать на надо. И только потом – что Любовь Геннадьевна восстановлена в должности. Все выпускники постоянно списываются, обсуждают ситуацию. Если что, готовы и в администрацию пойти все вместе, потому что детский дом для нас – родной.

А Галя Гаврилова специально приехала поддержать директора.

– Когда узнали о закрытии, мы писали письмо в приемную президента, на сайтах администрации отзывы оставляли. Здесь ко всем относятся как к родным детям. Всегда всем помогают и в беде, и в радости, – рассказывает Галя. – Мне кажется, такого никогда не было ни в одном детском доме. Я пока работать не могу из-за болезни, только на дому, и ребенок маленький. Любовь Геннадьевна помогала оплачивать лечение, потом нашла спонсоров, которые оплатили учебу. Представляете, я была на учебе, а мне на карточку приходили деньги – триста рублей, пятьсот. Я сначала не поняла, что это. А потом оказалось, что Любовь Геннадьевна попросила людей в интернете помочь. Так я смогла не продавать квартиру.

Курирует губернатор

Ситуация парадоксальная: казенное заведение оказалось родным домом для многих детей. Его закрытие было бы несчастьем для местных жителей и самих подопечных, тем не менее никто до сих пор не исключает такой возможности. За разъяснениями я обратилась в органы опеки и попечительства Красносельского района Костромской области, куда территориально относятся Ченцы. Там ответили, что могут лишь выразить частное мнение: «Вопрос урегулирован, но теперь детский дом находится в ведении Департамента труда и соцзащиты населения Костромской области».

Это подтвердила Русфонду и заместитель директора департамента Александра Лазутина. По ее словам, «оптимизации не было – она предусматривалась как один из вариантов. На сегодня детский дом работает в обычном режиме, его деятельность курирует костромской губернатор Сергей Ситников. Проблема была в том, что директор не могла укомплектовать штат сотрудников, и было принято решение приостановить отправку туда детей, и их число сократилось настолько, что детский дом не имел смысла. Теперь вопрос со штатным расписанием решен, и мы будем комплектовать детский дом в Ченцах в первую очередь. Но вопрос сиротства не настолько прост. Никто не может гарантировать, что дом будет заполнен быстро: с 2013 года количество детей-сирот, воспитывающихся в государственных учреждениях, сократилось в три раза, их принимают в семьи. Но о закрытии речь не идет».

Против системы

Слишком часто за эти два дня я слышу слово «оптимизация». В головах чиновников укрупнение казенных учреждений отлично сочетается с установкой на семейную форму устройства детей. Глава Департамента по труду и социальной защите населения Костромской области Аурика Дроздник и губернатор Сергей Ситников даже успели сообщить местным СМИ, что в области в замещающие семьи отправляются 91,4% всех выявленных детей-сирот.

Но неожиданно система, одновременно раздающая детей в семьи и укрупняющая детские дома, забуксовала: против государственной программы посмел восстать маленький, никому не известный деревенский детский дом. Восстал вместе с его обитателями – бывшими и нынешними. Вместе со всей деревней, с директором и священником. Восстали по одной причине: для них устройство детей в семьи и оптимизация детских домов означают – парадоксальным образом – потерю своего единственного дома и семьи.

Пока мы прощаемся со всеми, отец Георгий важно вышагивает по площадке перед детским домом, меряет плац кирзовыми сапогами. По-отечески сгребает меня в охапку.

– Я, Машенька, не миссионер, как Алик (протоиерей Александр Мень. – Русфонд). Я простой поп. Но деньги, если будет надо, найду на этот детский дом.

И при всем нашем сочувствии к семейному устройству детей мы в Русфонде думаем, что и наши читатели помогут «простому попу» сохранить его необычный детский дом, если понадобится.

Фото Евгении Жулановой