Жизнь. Продолжение следует

Дитя погони

Чтобы избежать тяжести обстоятельств,
иногда нужно остановиться

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Эпилепсия похожа на погоню. Какая-то сила все время преследует, настигает в самый неожиданный и ненужный момент. Она то ударит в голову, то скрутит руки за спиной, то подкосит ноги. Она всегда подкарауливает, обманывает, как будто бы играет или мстит, не дает подумать и сказать даже слово. Надо бежать от нее, спасаться. Спрятаться, как-нибудь переждать. Но ее никогда не видно и не слышно. Кто она? Или что она вообще такое? Может быть, так проявляет себя жестокая сущность мира. Все обиды человечества вдруг пускаются в погоню за одним каким-нибудь особенно чувствительным человеком. И ему невозможно больше скрыться от людей. Не убежать даже от самого себя. И разве убежишь?

Но вот, может быть, у девятилетнего Андрея Грязнова все-таки есть такой редкий шанс. В клинике в Германии врачи утверждают, что нашли в мозгу у мальчика области, через которые мрачная сила жизни вызывает у него эпилептические приступы. Если удалить очаги, должно стать полегче. Если погоня прекратится, остановится и сам Андрей. Отдышится, успокоится, вспомнит слова, вещи, мир вокруг. Все хотят ему в этом помочь: незнакомые люди, собиравшие через Русфонд деньги на обследования; родной брат Алексей; родители; все, кто знает, как трудна жизнь, которая преследует, и как добра она, когда не надо от нее бежать. О такой вот жизни мы и говорим с матерью Андрея Еленой Грязновой.

«С мужем мы учились в одной школе в небольшом городе Шумерле, это в Чувашии, недалеко от Чебоксар. Познакомились, повстречались и поженились. В маленьком городе это быстро все происходит. Мне было 20 лет, ему 23. Детей у нас не было долго. И вот решили поменять свою жизнь, поехать в Москву поработать. Приехали, сняли квартиру в Подмосковье. Устроились. Начали работать, за четыре года купили себе однушку в Домодедове, я забеременела двойней. И тут мужу предложили работу в Нижнем Новгороде. Рванули туда. И осели. В Домодедове квартиру продали, там купили просторную. Сделали ремонт хороший. Все было чудесно. И я родила двоих сыновей, Андрея и Алексея. Рожала тяжело, Андрей сразу после роддома попал в больницу, у него была желтуха. А в три месяца начались у него приступы. Мы в первое время не поняли ничего. Он вдруг стал ночью разворачиваться из пеленок. Я их обоих пеленала плотно так, чтобы они ручек своих не пугались. И смотрю, Андрей каким-то образом разворачивается. На третью ночь поняла, что это все не так просто, стала за ним следить, не спала. И увидела эти приступы. А потом они длились круглыми сутками. Звонила врачам. Бегала по больницам. И года полтора оттуда мы вообще не вылезали.

С тех пор все примерно так: то проходят приступы, то начинаются. Лекарства то помогают, то нет. Ищем их. В России часто нужных лекарств не бывает. Достаем за границей за бешеные деньги. Но в итоге просто изменяются приступы, становятся другими. Все помогает только на время.

В какой-то момент мы стали искать не только лекарства, но и хороших врачей. Решили из-за этого переехать, чтобы жить поближе к Москве. Деньги, во-первых, понадобились. Во-вторых, советы опытных специалистов. Нам порекомендовали попробовать лечение в Германии. Первые два раза ездили туда своими силами. Делали диагностику, обследование. В итоге выявили у нас так называемую кортикальную дисплазию, которую можно оперировать. В пользу операции говорит вот еще какой факт. Врачи удивляются: у него такие приступы, а он все равно мало-мальски развивается, добивается успехов. Даже и ходить сам начал почти вовремя. А когда его болезнь не гасит, он вообще очень хорошо соображает. Как-то не было приступов девять месяцев, так он разговаривать начинал. Говорил: дай попить, дай это, дай то. Так что завертелась вся эта подготовка к операции. Деньги у нас кончились, мы обратились в Русфонд. Люди собрали средства, которые пошли на то, что в Германии нам сделали десятидневный видеомониторинг, у всей семьи взяли генетический анализ. Под наркозом Андрею поставили на голову 70 проводов, он практически круглые сутки проводил в кровати, записывались электрические импульсы в мозгу. Нашли с правой стороны очаг, через который постоянно идут разряды, и этот очаг надо удалять. Как это произойдет? Есть два варианта. Либо они совсем его уберут, либо как-то там рассекут и заглушат.

Как потом будут развиваться события – посмотрим. Если приступы прекратятся, есть большая вероятность, что он социально адаптируется: сам будет говорить, кушать, в туалет ходить. А так он до сих пор в памперсе. Надеемся, все получится. Здесь, в России, никто такой надежды нам не оставил. Сказали в довольно грубой форме: идите, мол. Ничего с вами не выйдет. От любого вмешательства будет только хуже, будет регресс. Мы на эти разговоры потратили слишком много времени. А надо было отвернуться, не слушать. Больница эта в Германии, куда мы ездим. Там лечатся немцы, русские и арабы. И самые взрослые дети – русские. Арабы своих детей сразу привозят, чуть ли не с грудного возраста, причем им на это государство очень много денег выделяет, чтобы попытаться вылечить все на ранних стадиях. Что же мы-то такие темные?

Мне кажется, как бы то ни было, надо друг друга поддерживать. Андрей родился первым из двойни. Наверное, поэтому ему было сложно и так теперь тяжело. Но брат Алеша, которому было гораздо легче, которому больше повезло, ему помогает. Я могу их оставить вместе одних. Они, конечно, дерутся, бывает. Но Алеша следит за Андреем, ухаживает. И если вдруг случается приступ, он ведет его на диван, чтобы не стукнулся, не упал, не повредил себе что-нибудь. Так и в жизни должно быть. Тогда не так уж страшны постоянные приступы».

Фото Сергея Мостовщикова