Жизнь. Продолжение следует

Дружба с диабетом

Самая лучшая борьба – ее отсутствие

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Что может быть понятнее и нужнее борьбы? Допустим, борьбы за жизнь семилетнего Вани Коногорского из Иркутска. С четырех лет у мальчишки диабет в тяжелой форме, сахар в крови скачет как обезумевший. Круглые сутки надо его лишний раз проверить, вколоть в ребенка инсулин, да еще выбрать, куда лучше воткнуть шприц: на животе не осталось живого места – от инъекций появляются уплотнения. Хорошо, что в какой-то момент удалось найти средства на помпу, с ней стало намного проще. Но кончаются расходные материалы, опять нужно понять, где взять на них деньги. А ведь еще дом, муж, осенью Ване в школу, вот-вот родится второй ребенок... В такой ситуации что может быть важнее и полезнее борьбы? Только ее отсутствие. Ванина мама Евгения Коногорская считает, что диабет – это, конечно, тяжелое испытание, но бороться с ним нельзя. С ним можно только дружить. Об этом мы и разговариваем:

«И муж, и я – мы оба из Тулуна, это город в Иркутской области. Такой угольный город, основное предприятие – угольный разрез. И вот получается, что в свое время километрах в пятидесяти от Тулуна сделали такой современный поселок городского типа, питерские проектировщики этим занимались. Очень красиво – коттеджи, пятиэтажки. Был даже запланирован трамвай, то есть строились грандиозные планы. Мои родители и родители мужа получили там квартиры. Так что мы с Данилом знали друг друга, получается, с пятого класса. Жили напротив, играли вместе. Потом поехали учиться в Иркутск, в Политех, стали чаще общаться. Со второго курса начали вместе жить, а потом поженились.

Появился у нас Ваня. Родился он первого мая, праздничный такой ребенок. Все с ним было хорошо. До полутора лет он был со мной, а потом я вышла на работу. Пошли сначала в маленький частный детский садик, семь детишек всего там было. Но он вдруг что-то начал болеть. Нашли тогда няню, оставили его дома. А в четыре года опять отдали в детский сад. И вот он стал там нервничать, капризничать, много пить. Воспитательница нам сказала, что это бывает – дети всегда поначалу так себя ведут. Адаптация, ничего страшного.

На майские поехали в Тулун к бабушкам и дедушкам. Был у Вани как раз день рождения, поели мы сладкого. Смотрю, вялый какой-то. Ну что это значит? Непонятно. Вернулись домой. Каникулы еще были, в подъезде у нас начали делать ремонт, краской пахло, так что мы уехали к сестре. Там Ваня тоже как будто не в себе. Я думаю: ну, может, переживает, что не дома. А когда вернулись, смотрю: нет, что-то тут не то. Вызвали педиатра. Она взяла кровь на анализ и этим спасла нашего ребенка. Его сразу отправили в реанимацию. Это было 13 мая 2013 года. Два дня Ваню там держали на капельницах, потом перевели в отделение – и мы начали жить по-новому.

Я вообще ничего не знала про диабет. Ну то есть я знала, что диабет есть, но не больше того. Слово «инсулин», мне кажется, я даже до этого не слышала. Слава богу, попались мне в стационаре мамочки опытные, одна с Ангарска, а другая с Братска. И вот они давай меня накачивать информацией – как считать гликемические индексы, какие нужны иголки для инъекций, как делать массаж, как колоть, куда колоть. Загрузили меня. В хорошем смысле, конечно. Потому что у меня был шок и ужас. К тому же Ваня был в это время неадекватный совершенно. Ничего не слышал, не понимал. Сахар с перепадами, то высокий, то низкий. Дети в такое время есть хотят дико, и Ваня кричал: «Мама, отдай мою сосиску!» Лез мне в рот. Или вдруг его начинало трясти от низкого сахара, я бегала по отделению и звала на помощь. У меня от всего этого поначалу были истерики. И вот в какой-то момент ко мне в больнице подошел мальчик, тоже диабетик. Посмотрел так на меня – а у меня, видимо, слезы были, – посмотрел и говорит: «Только не вздумайте говорить вашему ребенку, что он умрет». У меня сразу все истерики как отрезало.

Ну, первый месяц, конечно, все равно был один ужас. Я сахар мерила по 15 раз за сутки. Колола Ваню все время, чтобы хоть понять, как и что на него действует. Но ничего, постепенно острое состояние сняли. Я начала разбираться, узнавать, как вообще люди с такими проблемами живут. Мне рассказали про помпу, про то, что она стабилизирует положение. Нам помогла приобрести ее организация, где работает муж. А с расходниками помог Русфонд. Нам прислали в том числе иголки, которых я сначала боялась. Они вставляются не приборчиком, а рукой – под углом складку на коже делаешь и втыкаешь. Страшно. Иголка 17 миллиметров. Но она нас в итоге спасла. В живот и в попу предыдущие иголки уже не шли: была непроходимость. Так мы попробовали в ногу – и получилось!

Вообще в нашей ситуации умение справиться со страхом многое меняет. Например, мы сначала боялись думать о втором ребенке. Но потом решили: жизнь долгая, если всего бояться, проще пойти повеситься. Так что вот будет второй парень. А Ванька – он молодец, справился с ситуацией быстрее нас. Он мне даже говорит теперь: «Знаешь, мама, мне повезло, что у меня диабет, – я теперь хотя бы правильно питаюсь».

Мне кажется, в такой жизни, как наша, главное – понимать, что труднее всего приходится ребенку. Не у тебя беда, а у него. Ему надо помочь. Надо научиться действовать так, чтобы у него было меньше проблем, меньше осложнений. Надо этому научить и его. А для этого нужно разобраться с собой, то есть принять ситуацию. Вот она есть, от нее никак не избавиться, придется с ней жить. Так что с диабетом не бороться надо, с ним надо дружить».

Фото Сергея Мостовщикова