Жизнь. Продолжение следует

Золотая голова

Непростая опухоль и простая жизнь

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Еще в детском саду воспитательницы прозвали Максима Губаева золотой головой. Он парень, понятно, сообразительный, даже и в очках, но только за это наш добрый народ никому ведь не станет дарить свое бесценное остроумие. Тут был случай особенный: мальчишке удалили из головы опухоль, а кость на место в череп не поставили, так что дырка была закрыта только кожей, и носиться вокруг такой головы, трястись над ней приходилось как над сокровищем. Теперь, когда Максиму сделали операцию и закрыли отверстие специальной титановой пластиной, голова его сделалось обычной штукой, которую носят на своих плечах все кому не лень – даже и не думают иногда, как ею вообще пользоваться, особенно в третьем-то классе, куда теперь ходит школьник Губаев. Но матери его, Татьяне, как раз обычные вещи, самая простая жизнь, а не драгоценные в ней приключения важнее и интереснее всего. Об этом мы с ней и разговариваем.

«Я родилась и выросла в Екатеринбурге, вся моя родня с Урала. Здесь жили еще мои прабабушка и прадедушка, у них было много детей, это вот были уже наши бабушки. А потом постепенно появились и мы. Я родилась в семье с тремя девочками: я – средняя сестра. Училась в Орджоникидзевском районе, в 167-й школе. Хотела дальше учиться, заниматься гимнастикой, плаванием, но не получилось.

Пошла в 17 лет на работу на завод, штамповщицей. Уральский электромеханический завод. Не знаю, мне не очень там нравится, не хотела я туда идти. В пять утра вставать, собираться, а я поспать люблю. Поначалу еще кажется ничего, а потом… Но вот ведь уже одиннадцать лет я там, на одном и том же станке, что поделаешь.

С мужем моим бывшим мы познакомились случайно: приехал к соседям в гости. Поженились, а потом я с ним развелась – ничем он особенно не занимается, гуляет. Максима я от него родила в 21 год – всегда почему-то знала, что у меня будет сын и он будет Максим, еще в школе. Так и получилось.

Не было у нас никаких проблем, но опухоль – она, видимо, была всегда, с самого рождения, просто "спала". В три года пошли в садик, год походили, и все это случилось. Не поделили они игрушку с мальчиком, тот его толкнул, и Максим сильно ударился головой об стену. Воспитатели особенно не обратили на это внимания, сказали: вы понаблюдайтесь на всякий случай пару дней. Вначале все было ничего, а потом постепенно началось: то нога заболит, то рука. Через некоторое время стал говорить, что солнышко голову напекло. А через неделю-полторы вызвали скорую: началась рвота.

Нам поставили менингит, потом повезли в другую больницу, там сказали: нервное поражение. В третьей больнице нас вообще в психушку хотели отдать. Молодой там был врач совсем. Я завозмущалась, и нас передали более взрослому. Он посмотрел нас, и утром сделали КТ. И все. Опухоль уже была большая, было видно ее. Сначала сказали, что это анапластическая астроцитома. Но уже потом, когда ее удалили, сказали, что астроцитома была пилоидная – это лучше.

Решение было единственное: тотальное удаление. Если не удалять – смерть. Астроцитома растет довольно быстро. Оперировали ее шесть часов, не меньше. Сделали трепанацию, а обратно кость не поставили. Я уже точно не могу сказать почему. Наверное, думали, что, может быть, будет еще одна операция. Дырка осталась большая, закрытая одной кожей. Мягкая, пульсировала. Нам говорили: надо ждать до 14 лет. Череп растет, пусть сначала остановится, тогда примем решение, как быть. А в том году, когда исполнилось восемь лет, посмотрели, сказали, что можно и не ждать, посоветовали ехать в Москву. Мы обратились в Русфонд, для нас собрали деньги, и Максиму поставили в голову титановую пластину. Насовсем, на всю жизнь. Какая-то она такая, что, если даже кость будет расти, это не будет мешать.

Я не понимаю, конечно, в этом ничего, но зато я знаю, что происходило без этой пластины. Сидели дома, друзей не было, потому что опасно: мало ли, толкнут. Садик специализированный я потом выбила, там следили за ним. Воспитатели шутили, что Максим – золотая голова, все вокруг нее трясутся. Потом школа, домашнее обучение. А теперь все, нормальная школа, пойдем в третий класс. Переживаю я очень, потому что он у меня общаться-то не умеет, а если что не так – психует, может и подраться. Но я под окном стоять не стану. Взрослый уже, пусть тренирует самостоятельность.

Раньше я не была в этом так уверена, все было по-другому. Но с нами в палате в больнице лежала девочка, у которой все было намного хуже. Она меня многому научила – просто была все время такая жизнерадостная. Мне-то когда сказали диагноз, я сразу пошла в три ручья рыдать. А потом мать той девочки объяснила мне все, нашла правильные слова: надо верить в хорошее, и обязательно будет хорошо. Первое время я, конечно, еще депрессовала, но потом подумала: хватит. Как мысли направишь, так и будет. И правда полегче стало.

Я и Максиму теперь всегда говорю: надо настраиваться только на хорошее. Он у меня такой – все близко к сердцу принимает. С кем-то тут не подружился, так плакал дома: со мной не дружат. А я пытаюсь объяснить: все и не должны дружить с тобой – не бывает так, что ты всем нравишься. Нельзя получить все. Но можно получить самое главное – жизнь».

Фото Сергея Мостовщикова