Здоровье и охранение

Монолог на границе медицины и общества

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков

Сердцу не прикажешь, а жаль: лечить его дорого и сложно. С сердцем вообще больше всего проблем – именно от болезней сердца в России умирают чаще и больше всего, а оно к тому же еще и не камень, и поет в наших широтах, и зовет, и болит, и чувствует, а бывает, остается холодным и равнодушным, как нож. Все в нем есть и для хирурга, и для поэта, и для всех, кто каждый день живет между реальностью и мечтой. Как, например, заместитель директора по экономике и развитию Томского НИИ кардиологии Вадим Лебедько. Для него сердце – и бизнес, и сон, и чудо, и система. Вот что он говорит от чистого сердца о кардиологии, Штирлице, шубах, зубах и здравоохранении в России.

«Одна из небольших моих, так сказать, мечт, которая может мечтой так и остаться, – научиться спать как Штирлиц. Как спал Штирлиц? Он останавливался в машине на обочине, засыпал на двадцать минут, потом просыпался и шел на Берлин. То есть он, если верить фильму, мог за короткое время отдохнуть и быть в форме. Мы так не умеем – слишком много и неправильно спим. Даже за восемь часов мозг толком не отдыхает. А правильный сон, в том числе без сновидений, он мог бы экономить ресурсы того самого здоровья, охраной которого я занимаюсь.

Сны мне снятся часто, хотя я их в основном не помню. Вспоминаю только в конкретных ситуациях, когда думаю: вот это я уже точно видел во сне. Так что, наверное, самое яркое мое сновидение еще впереди, а позади – яркие события жизни, которые бывают не хуже снов. Скажем, мы вместе с Евгением Владимировичем Кривощековым, знаменитым кардиохирургом нашего Томского НИИ кардиологии, попали в очень серьезную аварию. Это было сложное время, когда мы пытались зарабатывать деньги торговлей. Рано утром на микроавтобусе ехали в Новосибирск, а встречную фуру занесло поперек дороги. Темно, ничего не видно, скорость километров сто в час – и вдруг перед нами стена. Кривощеков сломал руку и ногу, а у меня – тринадцать строчек диагноза. Но я думаю, все это была непростая, удивительная вещь. Именно после этого мы вернулись в медицину, Кривощеков стал одним из ведущих российских кардиохирургов, а я – заместителем директора Томского НИИ кардиологии по экономике и развитию.

Не знаю, может, конечно, можно было обойтись и без этого судьбоносного события, но в профессии врача, да и в медицине вообще, много драматургии. С одной стороны, профессия, востребованная обществом, а с философской точки зрения еще и ответственная. Но в реальности эта ответственность бывает чрезмерной, необоснованной и даже популистской. Поэтому много примеров, когда в России профессия врача не очень доходна в материальном смысле, зато очень расходна в плане нервных, душевных и моральных ресурсов. Многие уходят. А многие остаются, потому что не видят, где еще себя могут предложить или применить.

Моя история с медициной такая. Я хотел стать спортивным врачом. В старших классах школы бегал на коньках и добегался до кандидата в мастера спорта. Мне тогда казалось, что мог бы помогать спортсменам, если получу медицинское образование, но выяснилось, что нет институтов, где сразу учат на спортивного врача. Зато я узнал, что только в Москве и Томске есть институты, в которых были медико-биологические факультеты. Они позиционировались как факультеты подготовки кадров для космической медицины, науки и так далее. Было интересно, и я решил: пойду туда. Не лечебная, конечно, специальность, но зато такой нестандартный стык наук.

После окончания как раз получилось так, что в Томском НИИ кардиологии начинался отдел сердечно-сосудистой хирургии, его открывал такой академик Пекарский – человек, опережавший свое время. Он генерировал идеи, которые на тот момент были никому не понятны. Он говорил: "Вот вы думаете, что профессор дурак. А профессор не дурак, вы потом все поймете". И я считаю, это действительно его достижение – то, что в Томске появилась кардиохирургия, по уровню не уступающая мировой. И это благодаря Пекарскому я имею к этому отношение. И нахожусь на стыке личных амбиций специалистов и законов системы, в которой они работают.

Кардиология требует, с одной стороны, высокой личной и профессиональной пригодности, а с другой – инфраструктуры. Современной. Недешевой. То есть по совокупности все это достаточно дорого, начиная с расходных материалов и оборудования и кончая высококлассными хирургами, которые должны хорошо оплачиваться. Так что моя работа состоит в том, чтобы и обществу пользу принести, и как-то удержать кадры, которые эту пользу приносят.

Путь к этому был интересным, но непростым. Академик Пекарский, к сожалению, умер – онкология. В стране настали сложные времена, когда на зарплату младшего научного сотрудника прокормить семью было сложновато. К тому же я собирал материалы для диссертации, все они были в компьютере на работе, а компьютер украли, восстановить не было никакой возможности. Просто беда. Пришлось зарабатывать деньги, уйти в бизнес. Все вот это: экспорт-импорт, сигареты, алкогольные напитки и прочие популярные вещи. С точки зрения денег это было нормально. Но с точки зрения мозгов и души – конечно, нет. Когда ты уже занимался чем-то более благородным, для морального удовлетворения тебе нужно гораздо больше, чем просто деньги.

А потом возникла вот эта тема: а что, если вернуться в медицину чуть с другой стороны – со стороны финансов? Я предложил создать в нашем НИИ отдел внебюджетной деятельности, потому что эта внебюджетная деятельность как раз росла и была востребована. Говоря простым языком, это были платные услуги, которыми никакая специальная служба тогда не занималась. А мне с этими вопросами было достаточно комфортно: я к этому моменту понимал уже два языка – медицинский и финансовый. Опять стык наук. На этом стыке я и решаю экономические вопросы в медицине.

Я не вижу ничего зазорного в том, что государство не может полностью взять на себя все расходы в здравоохранении. Что за пределами каких-то рамок населению приходится искать деньги на медицинские услуги, в том числе с помощью благотворительных фондов. Так происходит во всем мире. Но все же специфика нашей системы строится прежде всего на своеобразном понимании нашими людьми своего здоровья. Это самый важный вопрос. Люди ведь у нас не относятся к своему здоровью как к ценности, как к ресурсу, который надо беречь. Все копят на квартиру, на машину, на шубу, а на здоровье, как правило, никто никогда не копит. Все исходят из того, что, как бы ни жить, как ни вести себя, как ни издеваться над организмом, в какой-то момент можно будет прийти в больницу, и там все сделают бесплатно.

Я думаю, если бы у наших людей было желание жить и жизнь представляла собой конкретную ценность, которую следует беречь больше шубы, машины и квартиры, система здравоохранения радикально бы изменилась. Как это произошло со стоматологическими услугами. Почему-то никто сейчас не сомневается, что стоматология должна быть платной и даже дорогой – ведь это же зубы. И если бы похожие представления сложились и о других не менее важных органах, развивалась бы профилактическая медицина, проходили бы диспансеризации, велись систематические обследования, действовала система здорового образа жизни, росло бы добровольное страхование. Все это, кстати, было бы дешевле и проще содержать. Прописная истина: лечить гораздо дороже и хуже, нежели заниматься профилактикой. Это очевидно.

Так что пока мы имеем систему здравоохранения, которая соответствует своему названию: она охраняет, а не поддерживает. Это и есть источник драмы российской медицины. Драмы богатой и разнообразной. Вот у нас в Томске, так получилось, много медицины, и вся она проходит через разные переживания. У кого-то больница с одноканальным финансированием по ОМС. Вот выполнили они все объемы к 15 ноября. Пациенты есть, потребность есть, но план выполнен – все, платить за новых пациентов не будут. У нас чуть другие драмы: мы не можем своевременно покупать самое передовое оборудование, хотя в Америке, например, его меняют раз в три года. А где-то пытаются богаче сделать врачей и медсестер, просто сокращая их количество на бумаге. Был человек, а стало полчеловека. Зарплата та же, а стал в два раза богаче.

Но, несмотря на все эти драмы, я чувствую себя деятельным, востребованным человеком. У меня никогда не было мысли бросить все это и уехать куда-нибудь. Разве вот только в отпуск. Я, наверное, человек слишком конкретный: все мои мечты простые и часто переходят в планы – сделать работу, решить проблемы, подготовиться к работе, подготовиться к проблеме. Зато я могу сказать, что мои мечты почти всегда сбываются. Кроме, конечно, мечты научиться спать как Штирлиц».

Фото Сергея Мостовщикова

Как помочь