Портрет врача

Сохранение лица

Дела и рассуждения хирурга Рогинского

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



В свои 83 года профессор Виталий Рогинский мог бы спокойно кормить в парке голубей и колотить сучковатой палкой по батарее, чтобы соседи громко не слушали рэп. Но Виталий Владиславович ходит на работу – делает сложные операции детям, выправляет им лица, челюсти и черепа, а потом разбирает бумаги, проводит совещания, учит подчиненных правильно принимать решения и кашлять, пишет стихи, а в свободное время берет ружье, собаку и идет охотиться. Можно сказать, что по большому счету работа Рогинского состоит в том, что он каждый день помогает человечеству сохранить лицо. Это верно хотя бы даже и по формальным причинам. Профессор не просто именитый хирург, он еще и руководитель известной столичной клиники детской челюстно-лицевой хирургии, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки РФ. Но все же это буквальная трактовка Рогинского. Чтобы как следует оценить его роль в формировании облика современного человека, нужно послушать, как Виталий Владиславович рассуждает о судьбе, детях, собаках, руках, мозгах, смерти, гуманизме, деньгах и проверенных способах не сморкаться в кулак.

Слово и судьба

Если говорить честно, почему я выбрал для себя медицину, то, наверное, надо сказать, что это случайность. Я с детства больше интересовался биологией – жизнью птиц, зверей, любил лес. Но знаете, что интересно. Есть высказывание философское – не помню, кто его автор, – так вот оно такое: человек становится тем, кем он назвал себя перед людьми. Любопытно, но я как-то назвал себя перед людьми, перед мальчишками с улицы, именно врачом. Сказал, что буду «хирургом на лице», как я тогда это трактовал. Не знаю, почему мне так казалось, – я ведь даже не знал, что существует челюстно-лицевая хирургия. Наверное, мне уже тогда нравилось лицо человека, сама возможность сделать на нем что-то важное.

Эта мысль была у меня как бы в запасе, а на самом деле я решил стать географом, чтобы путешествовать. Я родился в Твери, но выбрал Саратовский государственный университет, географический факультет, стал готовить туда документы. И вдруг выяснилось, что именно с этого года там ввели новые экзамены – математику письменно и устно. Я с математикой совершенно не дружил, поэтому вопрос был решен: стал готовиться в медицинский вуз, по запасному варианту.

Приехал поступать в Москву, вместе с приятелем, не помню уже, в Первый или Второй мед. Но нас тут очень плохо встретили, не стали даже принимать документы. Зачем, говорят, вы в Москве? Вы что, такие умные? У вас вон в Твери в этом году открывается медицинский факультет, возвращайтесь. Я прямиком в Тверь. Подал документы на лечебный факультет и недобрал полбалла. Мне тогда предложили: хочешь, мы тебя в стоматологи возьмем? Деваться некуда, давайте. Так я стал учиться на стоматолога.

А дальше опять случайность. На пятом курсе я побывал в ссылке. За студенческие шалости меня с двумя однокурсниками отчислили на год. Мы бурно отметили сдачу сессии, шумели, а потом написали на двери в общежитии – может, даже и матом, я сейчас не помню, – чтобы нас не беспокоили. Комендант пожаловался секретарю парторганизации, и нас побеспокоили. Ей как раз надо было что-нибудь предпринять по дисциплине, она и предприняла. Отправила нас работать зубными врачами в самые отдаленные уголки области.

Я попал в Плоскошь – есть такое место, считается поганым. Глухомань – 50 километров от железной дороги, на границе с Псковской и Новгородской областями. Приехал я туда и с большим удовольствием отработал целый год. Меня там очень хорошо приняли, доверили мне многое. Я и хирургом работал, и терапевтом, а главное – приобрел вкус к профессии. Вернулся самым натуральным земским врачом. Все умел, как тургеневский Сучок, даже делать профосмотры колхозникам в рентгеновском кабинете. Поэтому, когда я все-таки закончил институт, в благодарность за то, что в Плоскоши меня так хорошо встретили, я добровольно туда попросился. Тем более и места красивые, я там с удовольствием охотился.

И вот отправился туда, четыре с половиной года отработал, прошел школу замечательную, много чего видел, а потом поступил в аспирантуру в Москве по разделу детской челюстно-лицевой хирургии. Как обещал когда-то мальчишкам на улице.

Дети и собаки

Детей я люблю, но приближаться к ним всегда боялся. В студенческие годы пропускал даже занятия, когда детям надо было лечить зубы. Не мог выносить весь этот плач, убегал на улицу и гулял. Меня заставляли отрабатывать потом, зачеты эти детские я получал с большим трудом. Но вот как-то получилось, что оказался там, откуда бежал. Предложили пойти на новую кафедру детской стоматологии, обещали, что там будет все передовое, будет и хирургия.

Помню, когда попал на первый обход, был в ужасе, сердце замирало. Доцент идет, говорит: так, этого туда, этого сюда, этого завтра оперируем, этого не надо. Разбросал детей как бы между прочим. Я был потрясен. Мысль о том, что перед тобой ребенок, а ты к нему со скальпелем, она непростая. Но потом привык, довольно быстро. И сейчас, знаете, когда приходится оперировать взрослых, мне не очень бывает приятно. Табачищем от них пахнет, винищем. А ребенок… Ты ему делаешь лицо и понимаешь: делаешь человеку будущее. Ко мне сейчас, например, приходят бывшие пациенты, кому-то из них по 60 лет, они уже с внуками, а я смотрю и вижу: я повлиял на их судьбу.

Поэтому я очень ценю врачей, которые идут на «детство», я им всегда помогаю. Обычно все выбирают взрослую клинику, взрослую кафедру, чтобы стать пластическими хирургами – брови потом подтягивать, морщины убирать, грудь ровнять, деньги зарабатывать. Это неплохо. Но я люблю, когда хорошо. Я вот всем про себя говорю: я хороший человек. И в этом мой секрет. Благодаря ему я с детьми вступаю в контакт максимум за десять секунд. Вот он пришел, первый раз в жизни меня видит, а я еще в халате, он напуган. А через три-пять секунд он уже начинает улыбаться, мы с ним друзья. Он просто чувствует, что я хороший человек, – и по интонации, и по жестам. Вообще, когда вы знаете детей, вы знаете очень много. Я, например, могу подойти к любой собаке, даже самой страшной, и она меня не укусит – я ее уговорю. Так что дети учат главному: быть проще и не хитрить. Это отличные профессиональные навыки.

Руки и мозги

Вообще, к хирургу какие требования? В первую очередь он должен работать головой, а не руками. Руками можно медведя научить работать. Я вот когда врачей своих воспитываю, я им такую басенку говорю, обижаю их. Вот, говорю, медведь. Его можно научить ездить на велосипеде и даже на мотоцикле. Но только в цирке и по кругу. А на улицу медведя на мотоцикле нельзя выпускать – у него голова-то не работает.

Вот про многих хирургов говорят: золотые руки, и про меня тоже. Не люблю эту пословицу. Голова должна быть золотой. Для меня, например, как для хирурга, высшее счастье – отменить операцию, отказаться от нее, сказать пациенту, что она ему не нужна. Вот если ко мне поступает больной, я его обследую и говорю: знаешь, тебе не нужно под нож, у тебя это пройдет или, например, развиваться не будет, – вот это высшее, я считаю, достижение. Хотя я делаю любые известные операции, любой сложности – я занимался и реконструкцией черепа, и опухоли удалял, – но повторю: отмену операции я считаю главной заслугой хорошего доктора.

А то ведь есть такие врачи – и это довольно распространено среди хирургов, – в народе это называется «руки чешутся». Очень хочется что-то сделать. Вот он не умеет, а ему хочется. Надо куда-нибудь вмешаться. Энтузиазм такой профессиональный. Я считаю, это надо сдерживать. Я вот профессор, специально присматриваю, слежу за этим. Например, приходит ко мне хирург и говорит: разрешите мне вот это вот соперировать. Я говорю: так ты же не знаешь, как это делать. А он отвечает: а вы мне расскажете.

Как это – «расскажете»? Я к этому шел долго-долго, а он сделает прямо сейчас. Это страшные вещи. Взвешенный врач должен головой понимать: любое вмешательство – это непростая вещь для человека. Можно напортачить так, что он потом всю жизнь будет это расхлебывать. Поэтому необходимо сначала научиться чувствовать ответственность за свои решения. А для этого – научиться правильно мыслить.

Гуманизм и смерть

Современные врачи – у них нет хорошей базовой подготовки, они не знают жизни, у них на руках не умирал человек. Если у них что-то случается, всегда под рукой есть заведующий отделением или профессор, которому можно позвонить, и он прибежит из дома и вмешается. Редко, когда учащийся врач умеет взять на себя ответственность за большое дело, – у него на это есть старшие товарищи.

Я могу такой случай рассказать. Мы как-то работали на базе больницы святого Владимира, и оперируют там мальчика: поступил с катка, кровотечение из затылка – упал, и его коньком ударила девочка. Мне звонят, время уже двенадцать ночи, говорят: не можем остановить кровотечение из черепа, приезжайте срочно. Приезжаю, все в растерянности, уже перевязали наружную сонную артерию, уже перелили крови столько, сколько у него вообще было, а кровь хлещет. Я сразу сообразил, в чем дело. Пальцем потрогал, смотрю – в кости дырка. То есть не артерию повредили коньком, а кость продавили, надо было просто догадаться. Я ее зажал пальцем, говорю: дайте-ка мне воск быстренько. Зачем? Мне дали воск, я его размягчил, замазал дырку, говорю: все, я поехал домой, спасибо. Понимаете? Опыт. А если бы меня не было? Мог погибнуть человек.

Поэтому я таким вот вопросом мучаюсь много лет: все меньше становится у нас врачей-гуманистов, чеховских таких персонажей. Как их вернуть? В глушь их отправлять, как меня когда-то? Так они не вернутся оттуда – женятся там, деньги научатся зарабатывать. А при себе их оставлять – они так и будут звонить круглые сутки.

Медицина и бедность

Коммерциализация медицины – дело нормальное. Весь мир идет по этому пути. Государство ни в одной стране, даже в Америке, не может закрыть все вопросы медицины. Невозможно оказать помощь всем больным бесплатно. Так что разные виды коммерции в медицине распространены во всех развитых странах. К этому подключаются благотворительные организации. Даже и у нас, но в меньшей степени – у нас Министерство здравоохранения не любит эти вещи, ставит шпильки. Говорит: зачем благотворительность, мы сами все сделаем. Не сделают они все сами. Потому что полис ОМС этот поганый – хуже нет ничего, он больше вредит, чем приносит пользы. Сказано: помощь по ОМС полностью оказывается в том объеме, в котором система ее может оказать. Прекрасно, но система многого не может.

Простой пример. Вот вам пломбу надо на зуб. Вы можете ее из цемента поставить, из такого же, из какого дома строят, а можете из светоотвердевающего композитного материала. Разница огромная, и ОМС ее не обеспечивает: вы не получаете по ОМС высшей категории помощи – только низшую и среднюю, вот и все.

У меня был инсульт года два-три назад. На охоте в Тверской области случился – я люблю все виды охоты, от медведя до бекаса, у меня собака, ружей полно. И вот случился инсульт. Подключились все знакомые, врачи, директора. По блату, скажем так, попал в Москву, в Институт Склифосовского. Четыре часа пролежал в коридоре полуголый. Ничего не срабатывало, никакие звонки. Чего я там насмотрелся, это кошмар – другого слова у меня нет. Ну вот реанимация. Разделена шторками. Там женщина лежит, которая бредит, говорит несусветную чушь, ходит под себя, а здесь мужчины – все в одной палате. Иногда заходит фельдшер. Ужас. Я сбежал оттуда через десять дней, как только мне сказали, что я более-менее могу двигаться. И я тут же перебрался на реабилитацию в частную клинику.

Так что я прямо говорю: тот, кто может позволить себе лечиться за деньги в хорошей клинике, должен лечиться за деньги в хорошей клинике у хороших профессионалов, на которых его наведут те, кто уже у них был. А так вот, просто… Даже в одном институте нельзя идти к кому попало. Вот у нас, например, полно сотрудников, и я, как руководитель, прямо скажу: не ко всем можно обращаться.

Деньги и зло

Портят ли деньги врачей? Я считаю, многим они позволяют просто оставаться врачами. Зарплаты мизерные. Все эти программы, когда поручают платить больше, – это все за счет сокращений других специалистов, накручивания часов, короче говоря, за счет изображения. А в реальности людям нужны деньги. Да, в мое время я от денег отказывался категорически, когда меня благодарили, я прямо злился, что мне деньги дают: «Идите отсюда вон» – мой ответ был всегда. Единственное, если хитростью. Мне один дипломат как-то подарил бутылку виски. Разве можно было от виски отказаться? А там были заложены 100 долларов. Умно. Ну что я, потом побегу отдавать ему эти 100 долларов?

Я поэтому честно врачам говорю: знаете что, нельзя вымогать деньги! Вымогательство – это зло. И нельзя никакие деньги брать заранее. Но если вы пролечили человека хорошо, он видит, что вы вложили в него душу, знания, он благодарен вам – от такой благодарности можете не отказываться. Вот моя установка, и я ее не стесняюсь. Это позволяет мне видеть, что происходит. Если у нас появляется вымогатель здесь, мы сразу от него избавляемся – это недопустимо.

Кашель и календарь

Вообще, врач должен много внимания уделять вопросам этикета. Я, например, раздражаюсь, когда люди себя неправильно ведут за столом. Скажем, вилкой берут хлеб – поганей ничего не придумаешь. Или вот сморкаться и кашлять не умеют. Кашляют в ладошку – кхе-кхе, – а потом этой рукой здороваются. Терпеть этого не могу. Я всех своих сотрудников отучил от этого, жестко. Кашлять надо в платок, но платка никогда нет под рукой. Так что надо отвернуться, руку согнуть и в тыльную сторону локтя чихать и кашлять.

Я даже все время думаю: лекцию мне, что ли, об этом прочитать? Как есть, как разговаривать, как чихать, как опорожняться, как зубы чистить. В этом плане народ у нас исключительно невежественный, бескультурный. Вот даже сегодня сижу, а напротив человек – не буду называть должность. И вот листает бумаги, а палец слюнявит об язык, как бы между прочим. Высокий человек, а палец мусолит, ну как это может быть? Не понимаю.

Высокому человеку лучше не пальцы мусолить, а думать о чем-нибудь важном. Вот, например, знаете, какую книгу я считаю самой главной? Я об этом даже как-то написал стихи. Такой там есть фрагмент:

Но ритмом жизни кто-то правит,
Есть русло у любой реки.
Кто каждый день нам вехи ставит?
Дороги жизни широки.

И двигаясь к какой-то цели,
Ты четко знаешь, что когда,
И в зной, и в стужу, и в метели,
Недели, месяцы, года.

Незримый ритм, он всеми правит,
За все его благодарю.
На нашей жизни вехи ставит,
Хвала, хвала календарю.

Календарю! Потому что для меня главная книга мудрости – это календарь.

Правда и красота

В силу своей профессии я делаю людям лицо, пытаюсь вернуть красоту, которой они лишились. Но чтобы в жизни сохранить лицо, человеку нужны другие силы. Нужно быть порядочным. Не совершать негодных поступков. Не обманывать. Не воровать. И этого вполне достаточно для настоящей красоты.

Любовь и шоколадки

Популярные изречения В.В. Рогинского из книги «Друзьям и себе к юбилею» (цитаты собраны и изданы подчиненными на свои средства):

С такими зубами из Москвы скоро выселять будут.

Этот парень уже почти взрослый – посмотрите, у него лицо как у рыбака.

Слепая материнская любовь – страшная сила.

Какой ты молодец, красавец какой стал! У тебя теперь подбородок, как сапог солдатский.

Шоколад только летчики должны есть и геологи, а не дети.

Симметричных людей не бывает, только куклы симметричные на заводе.

Фото Сергея Мостовщикова