Жизнь. Продолжение следует

Позвоночник счастья

Сказка о жизни, смерти и сколиозе четвертой степени

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



В сказках приходится жить счастливо и умирать в один день, хотя в жизни все наоборот – сначала нужно бы умереть, а потом попытаться в один прекрасный день стать счастливым. Евгения Качалина не должна была жить, начиная прямо со дня своего рождения. Пневмония, потом заражение крови – шансов не было никаких. Потом случилось счастье: девочка каким-то чудом выкарабкалась, выросла и вышла замуж. Как в сказке. Но только потом все повторилось, как в жизни. Первый ребенок умер, второй родилась девочка по имени Вика. К 13 годам Вику Качалину так скрутил сколиоз, что она должна была стать горбуном, калекой, инвалидом – проще было сразу умереть. И вот только теперь, когда красавица Вика выпрямилась и смотрит по сторонам, как царевна, когда по квартире, как ученый кот, бегает слева направо и справа налево ее младший брат Александр Сергеевич, когда в дачном поселке, где живет семья Качалиных, улицы называются Грациозная, Облачная, Кондитерская и Имбирная, мы разговариваем с Евгенией Качалиной о счастье.

«Я родилась здесь, в Ростове-на-Дону, и должна была умереть. Я сразу заболела пневмонией, а потом уже в больнице у меня произошло заражение крови. Видать, капельницу не промыли или что, начался сепсис. Пока я умирала, мама забеременела второй раз. И врачи ей сказали, что и этот ребенок не выживет, шансов нет. Она бегала-бегала, кричала-кричала, но сказала, что нет – оставила сына, моего младшего брата. И после этого я пошла на поправку.

Выросла, пошла учиться в авиационный техникум, потом работала на “Ростсельмаше”. Когда завод встал, денег не было, пошла на курсы парикмахеров. Окончила их, но не смогла устроиться на работу. Пошла тогда лить пепси-колу, изготавливали мы ее. И там познакомилась с Сергеем, он рядом работал, на производстве по шкурам. И вот так раз-два, познакомились-поженились. Первая девочка у нас Настя была. Она умерла от пневмонии, два дня прожила. А я верила, верила, что выживет, потому что я тоже с таким диагнозом родилась.

Прошло полтора года, у нас появилась Вика. Очень я боялась за нее, всю беременность переживала, но все было нормально. Потом хотели сразу второго, чтобы они были одинакового возраста, но у нас не получалось. Получилось только через десять лет. У нас родился Саша. Александр Сергеевич. Все спрашивают теперь: не начал он еще писать стихи?

Искривление у Вики началось с первого класса, в семь лет, до этого ничего не было. Я сама даже и не видела ничего. Просто одна лопатка стала чуть ниже. Нам назначили корсет и кальций, укреплять кости. Потом бассейн. Она ходила. Болела все время. Выйдет недосушенная, пока туда-сюда доедет, вот и болела. А в двенадцать лет, за одно лето, всю ее скрутило. Не знаю. Наверное, бурный рост пошел, начала она перестраиваться, меняться на девушку. Позвоночник не справился, повернулся на сорок градусов. Сразу четвертая степень сколиоза, согнулась вся. Начались головные боли. Она стала задыхаться, легкое же стало придавленное.

Перевелись в ортопедическую школу. Там на занятиях кто сидя, кто лежа учится. Вика вот занималась, лежа на кушетке. Но никак это не помогало. Врач тогда назначил ей другой корсет. Год она его проносила, но никакого толку. Стали спрашивать: может, ей надо операцию какую сделать? Врач говорит: надо. Мы спрашиваем: а что надо? Он говорит: конструкцию надо ставить. А сколько стоит? Он и сказал. Ого! Да у нас таких денег не было сроду!

Врач дал телефон Русфонда, и там, молодцы, быстро стали нами заниматься. Время ушло только на то, чтобы наш врач решил, какую именно конструкцию надо ставить. Ездил в Москву, в Петербург, советовался, нашел профессора, пригласил его в Ростов-на-Дону делать операцию. Профессору оплатили проезд и гостиницу, нам оплатили палату, все-все-все. Повезло нам. Я не верила, что помогут. Есть наверняка более тяжелые случаи, такие, что узнаешь и будешь рыдать. А на нас что внимание обращать? Повезло.

На операцию Вику забрали. Я встала под дверью и стою. Выходит врач, говорит: ты что это тут стоишь? А я ее спасаю, я с ней разговариваю. Так они меня и не прогнали. Медсестры только говорили: вон стоит сумасшедшая мать, дайте ей таблеток успокаивающих. А я ее слышала, говорила с ней.

На шестой день после операции Вику уже заставляли вставать с кровати. Боялась она. Тихонечко только сядет, два-три шага сделает – и ляжет. А когда уже полностью в себя пришла, как давай рыдать от радости: мама, мама, у меня тут прямо, у меня тут плоско, у меня тут ничего не выпирает! Я прямая!

А сама я тоже всего боялась, даже этой операции. Надо было подписать бумаги, а я не могу. Там сказано: возможен летальный исход или последствия. Может пострадать селезенка, может что угодно задеться, отказать, перестать работать. И она будет прикована к палате. Большой риск. Даже самый лучший врач в мире может что-то недосмотреть. И вот я решилась. А потом под дверью операционной стояла-стояла, не знаю, шесть часов. И вдруг выходит врач и быстро идет ко мне, бежит. У него рубашка вся синяя и мокрая. Я думаю: ну все, она умерла. Как начала орать. А у него лицо еще такое... И он меня хватает-обнимает и говорит: ну что ты орешь? Все хорошо. И все.

Ну раз все – значит, все. Все теперь и будет. Все будет хорошо».

Фото Сергея Мостовщикова