Жизнь. Продолжение следует

Правильная форма

Реконструкция внимания к человеку

Рубрику ведет Сергей Мостовщиков



Внимание, которого человеку так обычно хочется и не хватает, может иногда создать больше проблем, чем доставить удовольствия. Например, на Катю Аникину из Суздаля врачи обратили внимание еще в роддоме, сказали, что, надо же, голова-то у ребенка какой интересной формы. Это доброе наблюдение стоило потом многих хлопот и слез. Пришлось искать специалистов, способных поставить правильный диагноз, ездить в Москву, заказывать и надевать на девочку специальные корректирующие шлемы, а потом делать операцию по реконструкции черепа, потому что у ребенка обнаружилась его серьезная деформация. И только теперь, когда кудрявая красотка Катя учится говорить, топать ножкой и привлекать к себе взгляды, ее мама Юлия Аникина может без слез вспоминать, каких проблем и радостей стоит это простое внимание к человеку.

«Я по образованию педагог. Не знаю, почему пошла в эту профессию, – мама у меня повар. А мне всегда хотелось, тем более тетя у меня тоже педагог. Так что сначала я выучилась во Владимире – хотела работать с неблагополучными семьями, с трудными детьми. Но не рискнула, в социальные педагоги не пошла. Окончила училище, поступила сразу в институт и устроилась в садик воспитателем. Работала, училась. Выучилась на детского психолога. Потом вышла замуж, забеременела. Ну и, пока сидела в декрете, выучилась на логопеда, получила диплом. Работаю сейчас даже со сложными детьми, например с умственно отсталыми. Мне нравится, всегда видишь результат.

С мужем мы встретились в автобусе: ехали кто на работу, кто на учебу. Дорога у нас тут из Суздаля одна – во Владимир. Познакомились, и как-то так сразу у нас все завязалось. Оказалось, живем, можно сказать, через дорогу. Прямо на свадьбе все были как-то уверены, что первой у нас будет девочка. И конкурс у нас был – вышло, что именно девочка, и денег мы на девочку больше собрали. Так оно все и шло. А как выяснилось, что правда будет девочка, сразу придумали имя: Екатерина.

Диагноз нам поставили только в два месяца, и то случайно. Мы, когда выписывались из роддома, педиатр или кто она там – невролог, – она подошла ко мне и говорит про Катю: "М-м-м, надо же, какая интересная у вас форма головы… Может, родовая травма? Ну тогда пройдет". И все на этом, больше ничего. Приехали домой, стала нас смотреть наш местный педиатр. А у Кати тогда как раз появилась на губе сосудистая опухоль – гемангиома. И вот врач научила меня. Поезжай, говорит, во Владимир с направлением вот к этому специалисту, если попадешь к нему, покажешь гемангиому, а заодно узнаешь про форму головы.

И вот когда мы к нему приехали, он посмотрел и прямо безо всего, с ходу назвал диагноз: краниостеноз, искривление черепа из-за раннего закрытия швов. Сказал: нужно ехать в Москву, консультироваться у нейрохирурга. Мы начали искать врача. Наткнулись на то, что никто ничего не рассказывает, ничего не говорит по телефону. Тогда мы отправили через интернет снимок и фотографию, приложили заключение. С нами связался по электронной почте врач и предложил приехать, оставил телефон. Созвонились, поехали на консультацию. Диагноз подтвердился.

Нам рассказали про последствия. Если до года-полутора не сделать операцию, то голова перестанет расти, мозгу негде будет развиваться, и дальше уже все: задержка развития, умственная отсталость и все, все, все что угодно. Полным букетом. Поэтому было сказано сразу: все делать вовремя. Предложили вариант. Сначала мини-операция, эндоскопическая, а потом носить на голове специальные шлемы. Вроде бы помогает. Кому-то да, кому-то нет.

Решили рискнуть. Операция была по госквоте. Они там должны были разрезать и поправить косточки. Шла операция долго, четыре с половиной часа, потеряла Катя много крови. Сами врачи не ожидали, что так все пойдет. Но в итоге сказали, что все что надо сделано, теперь дело за шлемом. С заказом шлема по индивидуальным меркам нам помогал Русфонд – шлем стоил денег. В нем надо было ходить 23 часа в сутки, не снимать. Через несколько месяцев приехали на консультацию. Врач посмотрел и говорит: нужно делать полную реконструкцию черепа.

Нам было одиннадцать месяцев, когда нас прооперировали во второй раз. Установили в голове рассасывающиеся пластины, так что шлемы носить больше было не нужно. И в итоге, когда еще через полгода мы поехали на консультацию, нам сказали: все хорошо, все нормально, ребенок здоров. Но, конечно, наркозы все эти повлияли на Катю, на речь. Операция – наркоз. Томография – наркоз. Нам сейчас уже четыре с половиной года, а толком начали говорить только полгода назад. До этого пытались, но получалось что-то непонятное.

Я за все это время, конечно, наплакалась. Наревелась. Боялась всего. Намоталась по больницам, насмотрелась. Говорила: может, мне и детей-то теперь больше не надо, может, второй такой же получится. Но сейчас поменяла я к этому отношение. Муж всегда хотел двоих детей. И я теперь вижу в этом много радости. У Кати характер – мама не горюй, не соскучишься. Значит, в наших силах сделать жизнь еще веселей».

Фото Сергея Мостовщикова