Раковый передел

Как безобидные методологические различия в работе двух крупнейших онкоцентров переросли в грандиозный скандал

Страсти в Национальном медицинском исследовательском центре (НМИЦ) онкологии имени Н.Н. Блохина разгораются с новой силой. Жалобы в Минздрав, видеообращения к общественности, публичный показ ведомостей с неприлично низкими зарплатами, сообщения о все новых увольнениях, разоблачительные пресс-конференции. Сообщение каждой из сторон немедленно опровергается. Конфликт давно уже сам себя подогревает и разгоняет. А его участники демонстрируют поразительное неумение слушать другого человека и договариваться. Свойство для врача не самое полезное. Русфонд разбирался в ситуации.

«У нас такой бардак, правда настолько смешалась с ложью, что мы сами, сотрудники, уже перестали понимать, что происходит», – так описал мне ситуацию знакомый врач-онколог прямо из центра конфликта, из НИИ детской онкологии и гематологии. НИИ – подразделение НМИЦ онкологии имени Блохина на Каширке, в головном институте тоже неразбериха. Причем в какой-то уже безнадежной, явно неизлечимой стадии.

Острые вопросы

Одна из причин конфликта – ситуация с зарплатами в НМИЦ. 30 сентября директор Центра Блохина Иван Стилиди на пресс-конференции в НМИЦ вдруг рассказал всю правду о зарплатаx. В первом полугодии научные сотрудники получали в среднем 169 тыс. руб. в месяц, врачи – 179 тыс. руб., медсестры 86 тыс. руб. В июле было снижение на 30% – «возможно, ощутимое», заметил Стилиди. А потом зарплаты восстановились.

При этом о снижении говорят все сотрудники, кроме Стилиди. Самые пугающие цифры обнародовал 2 октября замдиректора по перспективному развитию НИИ детской онкологии и гематологии Максим Рыков. По его словам, у врачей зарплаты за месяц упали на 70–80 тыс., за два месяца – на 100 тыс. руб. У медсестер – в той же пропорции. Двумя днями раньше Рыков вместе с известным онкологом Георгием Менткевичем, замдиректора по научной и лечебной работе того же НИИ, в небольшом видео показал ведомости, правда без фамилий, где фигурировали зарплаты 13 352 руб., 7332 руб. и 1785 руб. в месяц. «Это со всеми надбавками, я уверен», – пояснил Рыков Русфонду. Про свою зарплату он не знает: в июне ушел в двухмесячный отпуск, а с него – на больничный.

Вторая острая тема – сокращения. Стилиди говорит, что ликвидировал 709,5 вакантной ставки: «ненужные» ставки, пережиток прошлого. А сотрудники НМИЦ имени Блохина уверяют, что часть этих ставок реальные – их занимали люди предпенсионного возраста, которых вынудили уйти на пенсию. Еще один вариант объяснения: сократили научных сотрудников, а многих из них перевели на полставки. Потому что научные подразделения НМИЦ, где они работали, доходов не приносят, а идет борьба за экономию. Как сокращали? Вызывали к начальству и предлагали перейти на полставки добровольно. Если нет – «сами подумайте, что может произойти». Часть сотрудников согласилась. Или, по другой информации, никто не согласился, потому что понятно: сегодня ты на полставки, а завтра тебя могут вообще уволить.

Третий узел конфликта – отношения с родителями пациентов. По сообщению того же Рыкова, тем, кто поддерживает «бунтовщиков», угрожают досрочной выпиской. Об этом же пишут родители в соцсетях. А пресс-центр НМИЦ 3 октября рапортует: «Сообщения о том, что кто-то в НМИЦ онкологии имени Блохина угрожает выпиской родителям пациентов детского института за общение с прессой, являются ложью».

И только одна тема споров не вызывает: Центр Блохина недозагружен – пациентов не хватает, денег тоже. Новое здание НИИ детской онкологии и гематологии на территории НМИЦ строится уже 20 лет, но до сих пор не запущено. И когда будет – непонятно.

Высокое начальство

Вообще проблемы Центра на Каширке далеко не новость. Когда-то единственный в своем роде и крупнейший онкологический центр постепенно теряет свою исключительность. «Я застал еще Блохина. Он все это создал, собрал лучших онкологов со всей страны. При его преемнике, Трапезникове, все это понизилось на ступень. При Давыдове, который возглавил центр в 2001 году, стало только хуже: он гениальный хирург, но плохой организатор. Впрочем, Стилиди еще хуже», – говорит сотрудник центра, пожелавший не называть свое имя.

Новый директор окружил себя новыми заместителями с финансовым уклоном, перестал, как рассказывают, слушать мнение коллег-врачей, но больших перемен заметно не было.

А в начале июня этого года произошло знаковое событие, с которого все и началось. Руководить НИИ детской онкологии и гематологии Стилиди назначил детского онколога Светлану Варфоломееву, которая до того занимала в НМИЦ детской гематологии и онкологии имени Дмитрия Рогачева должность заместителя гендиректора – директора Института управления и трансляционной медицины. Варфоломеева – одна из создателей Национального общества детских гематологов и онкологов. Вместе с ней из Рогачевки пришли еще несколько врачей.

Человеческий конфликт начался, можно сказать, с противопоставления двух учреждений. Так сложилось, что Рогачевка и Центр на Каширке долгое время развивались параллельно и практически независимо друг от друга. «РОНЦ (позже – НМИЦ. – Русфонд) имени Блохина был безусловным лидером в лечении лейкозов и вообще опухолевых заболеваний примерно до 1987–1988 года, им удавалось проводить принципы лечения, которым следовали во всем мире, – говорит Алексей Масчан, заместитель гендиректора Рогачевки, директор Института гематологии, иммунологии и клеточных технологий. – Но в начале 1990-х РОНЦ утратил лидерство, к тому же избрал политику закрытости. Наш же центр, созданный в 1991 году, сотрудничал со всеми, кто этого хотел. Мы ведем исследования на базе мультицентрового лечения лимфобластных лейкозов, в этой системе уже 64 клиники». Детский институт стал вещью в себе, говорит Масчан, и руководство на Каширке решило, что новый руководитель должен туда прийти извне. Им стала Светлана Варфоломеева – человек в мире детских онкологов весьма известный.

«Мне еще в июне, когда только назначили Варфоломееву, коллеги звонили и выражали соболезнования», – рассказал мне Менткевич – известный онколог, создавший в НИИ детской онкологии и гематологии первое в России детское отделение трансплантации костного мозга. Отношения Варфоломеевой и Менткевича не задались сразу. Коллеги по работе и не обязаны дружить и даже испытывать взаимную симпатию. Но тут каждый символизировал целое направление в медицине, которое не мог предать. Менткевич считает НИИ детской онкологии и гематологии лидером в своей сфере. «Перед открытием нашего отделения в 1991 году, – рассказывает он, – я год учился в США, я член Children’s Oncology Group: это дает колоссальное преимущество, доступ ко всем протоколам лечения, которые только существуют». Менткевича совершенно не устраивало, что руководить им будет врач из другого центра со своими принципами и установками. Лидером он Рогачевку не считает. «Там делают 250 трансплантаций в год, а мы всего 50. Но у нас в отделении всего пять коек, а там существенно больше. И там представлен другой спектр заболеваний», – говорит Менткевич.

Два подхода – и каждый правильный

Можно ли выяснить, кто лечит лучше? «Когда от рака сначала удавалось спасти 20% детей, а через некоторое время уже 40%, всем было понятно, что это хорошо, – считает Менткевич. – Но сейчас, когда излечивается до 85%, сравнивать результативность методов очень тяжело». У двух институтов разные подходы, разные протоколы. Например, в Рогачевке придерживаются протокола лечения MB (Moscow – Berlin), а в Центре Блохина – BFM (Berlin – Frankfurt – Muenster). Протоколы – это, грубо говоря, последовательность действий врача и список препаратов. Чтобы сравнить протоколы и получить статистически значимые результаты, объясняет Менткевич, надо провести рандомизированное исследование примерно 400 детей – половину лечить одним способом, половину другим. Срок наблюдения должен составлять «лет десять». А пока этого нет, каждая из сторон работает по-своему в полной уверенности, что именно так правильно.

«Блохинцы» не были готовы поверить в то, что им надо меняться. А Менткевич, рассказывают коллеги, попытался сразу организовать дело таким образом, чтобы стать как можно более независимым от руководства. «Варфоломееву прислал Румянцев (президент НМИЦ имени Рогачева Александр Румянцев. – Русфонд), она тут выполняет его команды, это рейдерский захват нашего учреждения», – подливает масла в огонь Максим Рыков. Светлана Варфоломеева совершенно не собиралась никому предоставлять независимость. Она пришла, чтобы сломать старое и построить все заново. «Варфоломеева пытается выстроить прозрачную систему ведения больных, ввести электронные истории болезни – все, что принято давным-давно у нас в центре. Она насквозь пропитана нашей идеологией и технологией», – говорит Масчан. «После первого знакомства у меня стала теплиться надежда, что грядут позитивные перемены», – соглашается врач из Центра Блохина Евгений Журавель.

Но наладить контакт с новым коллективом, судя по всему, представительница Рогачевки не очень пыталась. «Она очень жесткий человек, это известно от бывших коллег», – говорит другой врач из НИИ детской онкологии и гематологии. Он тоже не отрицает ее заслуги: «Она создала всю солидную онкологию в Рогачевке, организовала Национальное общество детских гематологов и онкологов, огромную структуру подразделений, систему обучения. Она величайший организатор. Но хочет заставить нас работать как крепостных. Люди из Рогачевки к этому привыкли, а здесь не понимают такого обращения. И все это на фоне падения зарплат, пусть даже с Варфоломеевой оно никак не связано».

Все пошло криво. «Правильное» ведение истории болезни врачи НИИ детской онкологии и гематологии восприняли как новую бессмысленную нагрузку. Попытки донести до коллектива свое видение ситуации – как неуместные многочасовые совещания в самый разгар рабочего дня. Удлинившийся в приказном порядке рабочий день тоже не вызвал радости. «Вы должны уходить с работы не раньше 7–8 часов вечера. Если вы уходите раньше, то у вас мало работы, а значит, и претендовать на высокую заработную плату вы не можете», – цитирует слова новой начальницы Журавель. Приход в НИИ новых врачей из Рогачевки еще один врач из НИИ объясняет так: «Просто Рогачевка штампует огромное количество врачей. Хороших врачей. Но на рынке они в таком количестве не нужны, поэтому Варфоломеева привела их сюда».

Мальчик 32 лет

Страсти накалялись, события завертелись быстрее. 25 сентября «бунтовщик» Менткевич был освобожден от руководства отделением трансплантации костного мозга. Одновременно – ссориться так ссориться – Менткевич получил выговор за нецензурную брань на рабочем месте. «Если я в чисто мужском коллективе про кого-то сказал, что его надо замочить в сортире, – это нецензурная брань или нет?» – вопросом на вопрос ответил Менткевич.

А 26 сентября Варфоломеева сделала, наверное, самое возмутительное из всех новых назначений. «Отделение трансплантации возглавил 32-летний мальчик, – жестко характеризует коллегу Максим Рыков, сам, кстати, человек довольно молодой. – На вопросы о состоянии пациентов ответить не может, отправляет к лечащим врачам. Некомпетентен». В отделении с возмущением говорят, что «мальчик» Кирилл Киргизов вообще из другой сферы – до прихода в НИИ детской онкологии и гематологии занимался рассеянным склерозом. Страница Киргизова на сайте Национального общества детских гематологов и онкологов говорит, что все немного не так. И все-таки даже лояльно относящийся к новому руководству врач НИИ убежден: «Такого молодого врача Варфоломеева поставила вместо Менткевича специально, чтобы показать, что она здесь главная, делает что хочет, а незаменимых у нас нет».

Менткевич до этого занимал две должности: и. о. заведующего отделением трансплантации и замдиректора по научной и лечебной работе НИИ детской онкологии и гематологии. После увольнения из отделения трансплантации Рыков, Менткевич и еще два врача отделения записали то самое видео, в котором сообщили во всеуслышание о проблемах. «Думаю, Рыкова с Менткевичем только очень сильное раздражение могло вот так объединить. Иначе они бы даже на одном поле вместе не сели», – замечает сотрудник Центра на Каширке. 1 октября начали увольняться врачи отделения трансплантации, объясняя свой уход тем, что в НИИ детской онкологии и гематологии создана невыносимая для работы обстановка.

Большой стиль

Стилиди сразу и решительно поставил себя против всех недовольных. Власть его сильно изменила, уверены коллеги. «Вокруг Ивана Сократовича появились новые люди – судя по всему, ничего не понимающие в медицине: с ними невозможно говорить на одном языке. А сам он вообще перестал слышать, что ему говорят врачи», – рассказал на условиях анонимности еще один сотрудник Центра Блохина. Во всяком случае, мастером разрешения конфликтов директор, кажется, себя не показал. На конференции в МИА «Россия сегодня» он на вопрос о начавшихся увольнениях заявил собравшимся, что, даже если все сотрудники уйдут, НМИЦ имени Блохина не пропадет, потому что специалисты из других онкологических центров России не оставят его пациентов в беде.

В конфликте внутри НИИ детской онкологии и гематологии Стилиди сделал, помимо прочего, акцент на «благотворительных фондах, которые организуют некоторые сотрудники». По его мнению, это конфликт интересов: врачи собирают деньги на оплату своей же работы. Понятно, что речь о Менткевиче – учредителе фонда «Настенька». Менткевич говорит, что без помощи благотворителей детский центр просто не мог бы работать. Квоты на операции не покрывают стоимость лекарств, эту дыру помогают заткнуть фонды. Обвинять друг друга можно без конца. Известные проблемы с плохим ремонтом в НИИ детской онкологии и гематологии во многом связаны с тем, что новое здание института не могут достроить последние лет 20. Каков вклад Стилиди в этот долгострой? То, что здание выглядит готовым, ничего не значит, говорит врач из НМИЦ имени Блохина: готовность определяется оборудованием, его устанавливают на последнем этапе строительства, который происходит прямо сейчас. А оборудования нет, хотя средства как будто выделялись.

За год пребывания у власти Стилиди ухитрился растерять авторитет, который у него был как у хорошего специалиста-хирурга. В нынешнем конфликте он выглядит одновременно обиженным, отстраненным и часто повторяет: пускай во всем разберется комиссия Минздрава. Коллеги отвечают ему взаимностью. Особенно в случае с Варфоломеевой. «Иван Сократович метит в академики, ему нужна поддержка президента Рогачевки – академика Александра Румянцева, вот он и взял его ставленницу», – рассуждает один из врачей. «Румянцев хочет установить здесь свой контроль, – не сомневается и Менткевич. – Но зачем? Неужели нет более важных проблем? Множеству региональных онкоцентров наши протоколы вообще недоступны. Есть проблемы с лекарствами: в России отсутствует препарат онкаспар, начинает пропадать высокодозный цитозар – вот чем надо заниматься, если ты, как Румянцев, вхож во властные круги».

«Детский институт на Каширке давно стал вещью в себе. Между нашими технологиями не расхождение, а пропасть, которая все углубляется. Понятно было, что руководителя надо приглашать извне, Стилиди советовался с Румянцевым, главным детским онкологом-гематологом, и тот называл несколько кандидатур», – объясняет ситуацию Масчан.

Все слишком далеко зашло

Через несколько дней должна закончить работу комиссия Минздрава, назначенная, чтобы разобраться в ситуации. Никто не ждет больших изменений, министерство явно встало на сторону руководства Центра на Каширке. Большинство считает, что конфликт зашел слишком далеко, увольнения будут, и еще много. «А Варфоломеевой это только на руку, она и так собиралась обновлять коллектив», – комментирует врач из НМИЦ имени Блохина.

Стилиди, рассмотрев в четверг заявления Менткевича и других врачей, большинство из них подписывать не стал. Однако не потому, что ему жалко расставаться с хорошими специалистами и хочется сохранить коллектив. На его взгляд, документы ненадлежащим образом оформлены: причина увольнения «из-за создания обстановки, в которой невозможно работать» его не устроила.

Фото: ronc.ru, youtube.com, пресс-конференция в НМИЦ онкологии имени Н.Н. Блохина с участием И.С. Стилиди