НКО как фабрика добра,

или Способ превращать душевные порывы в производство

Лев Амбиндер,
президент Русфонда, член Совета при Президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека

Сегодня мы открываем новую рубрику: «НКО – фабрика добра». Мы в Русфонде с самого начала рассматривали свое дело как производство услуг для читателей «Ъ». С виду это производство совсем не похоже на завод. Но если заглянуть внутрь, то Русфонд, как и любой благотворительный фонд, любая НКО, – это предприятие, фабрика. Фабрика добра. Не в том пафосном смысле слова «добро», в котором у нас употребляют его с трибун в призывах к милосердию и состраданию, а в самом прямом – вещном смысле. Добро как лекарство, или инвалидная коляска, или компьютер с Брайлем для слепого. Или как плата за лечение, которое у нас по медстраховке или по госквоте не получить. Или как благотворительный хоспис. Добро как продукт производства на такой фабрике. И тогда все, что необходимо для организации этого производства, начинает подчиняться экономической логике, а инструменты для его оценки не надо даже выдумывать. Они широко известны, следует только понять их и освоить ради развития своей фабрики добра.

Проблема в том, что у нас в стране этого опыта крайне мало. Хотя законам о благотворительных и некоммерческих организациях больше 20 лет, многие фонды, как выясняется, до сих пор считают себя благотворителями, в то время как мы, НКО и фонды, являемся менеджментом чужой благотворительности, организаторами и производителями разных социальных услуг.

Мы намерены рассказывать о становлении отечественных НКО и фондов, их опыте государственно-частного партнерства (ГЧП) и проблемах развития. Нам так же интересен опыт международный. Ждем ваших предложений, друзья. Сегодня – рассказ президента Русфонда Льва Амбиндера о встречах с генеральным директором Института Гуттмана (Барселона, Испания) Жузепом Марией Рамиресом. Его всемирно известная клиника нейрореабилитации основана 52 года назад в качестве НКО.

Кто придумал Институт Гуттмана

Мы познакомились на слушаниях в Общественной палате РФ, на дискуссии о ГЧП. Жузеп Мария Рамирес рассказывал об органичности сотрудничества его клиники с властями Каталонии и Испании, а я – об ограничениях ГЧП у нас, когда в роли частной структуры выступают наши НКО. Доктор Рамирес пригласил меня к себе в Барселону, и я приехал.

Институт Гуттмана сегодня – это крупный больничный комплекс на окраине столицы Каталонии. Команда из 430 профессионалов. Годовой бюджет – свыше €20 млн, в том числе 70–75% – это платежи государства в рамках ГЧП. 150 койко-мест плюс 70 мест для амбулаторных взрослых пациентов и 40 – для детей. Ежегодно Институт Гуттмана принимает до 4,5 тыс. пациентов, в том числе до 900 пациентов – в режиме госпитализации.

Гонсалес Гильбей

Эта клиника появилась в Барселоне практически случайно. Ее придумал каталонец Гонсалес Гильбей из состоятельной семьи. В 1958 году в автокатастрофе он ломает позвоночник и получает паралич рук и ног. На ноги его было не поставить, но не дать погибнуть от осложнений, адаптировать к новой жизни медицина уже позволяла. В Испании не было такого медцентра, семья отправила его в Англию – к доктору Людвигу Гуттману, лучшему нейрохирургу и нейрореабилитологу. Гильбей там провел год. Он не начал ходить, но его научили жить заново: обслуживать себя, предупреждать осложнения. Он вернулся активным гражданином.

Это вообще отдельная песня – реабилитационные идеи Гуттмана, целая революция по тем временам, заново созданная наука. Гуттман врачевал не только тело, но и душу пациентов. Он возвращал их к полноценной жизни без оглядки на недуг. Всемирные Паралимпийские игры, к слову, его изобретение.

Так вот, Гонсалес Гильбей загорается идеей создать на родине такой же центр, как у Гуттмана под Лондоном. У него были деньги, он стал, как говорят в Барселоне, «идеальным лидером проекта». Он решил, что юридически это будет некоммерческий фонд.

Мигель Сарриас Доминго

В Англию к Гуттману он отправляет на стажировку команду медиков во главе с ортопедом Мигелем Сарриасом Доминго, а в центре Барселоны приспосабливает под институт здание старого госпиталя. В 1965 году на открытие он приглашает Людвига Гуттмана, тот приезжает – и узнает, что барселонцы в его честь назвали институт.

Сарриас руководил Институтом Гуттмана первые 25 лет. Ортопед Жузеп Мария Рамирес стал его преемником. В моих глазах это такая же необычная история, как и рождение института, – такая же случайность. В том смысле, что власти Барселоны не принимали в этом никакого участия. Уже при Сарриасе институт пользовался большой популярностью. Однако финансово он едва выживал. Из рассказов барселонских собеседников я понял, что Сарриас, приглашая молодого ортопеда Рамиреса, похоже, больше всего думал о его дипломе MBA высшей школы бизнеса ESADE. И доктор Рамирес не подвел: за пару лет он сделал институт финансово преуспевающим.

Но как при франкистском режиме выжила клиника в виде НКО?

И все-таки это НКО

– Как стала возможной в тоталитарной Испании регистрация Института Гуттмана в качестве НКО? – спрашиваю я у доктора Рамиреса.

Оказывается, это часть каталонской истории – отдельной от Испании, как считают в Барселоне. Любые власти этой страны свыше последних 100 лет вполне прагматично принимают каталонские общественные реалии. Франко не был исключением. В конце ХIX века, с индустриализацией Каталонии, возникают объединения работников, которые создают свои больницы, дома престарелых, школы. Эти профсоюзы сумели поставить дело так, что хозяева тоже делали взносы за рабочих, а новые учреждения оставались общественной собственностью. Не частной и не государственной, впрочем, государственных клиник в конце ХIX века тут вовсе не было. Были монастырские госпитали и частные, где лечили богатых. Общественные каталонские госпитали научились не только выживать, но и развиваться. Эту способность общества создавать социальные структуры без опоры на государство доктор Рамирес называет самой важной характеристикой каталонцев.

Когда в 1932 году Каталония стала автономной республикой, новая власть решила, что для общего блага не стоит строить новые медицинские и социальные госслужбы, а следует опереться на действующие общественные структуры. И власть сделала их своими подрядчиками.

– Вплоть до времен Бисмарка, – рассказывает доктор Рамирес, – здравоохранение в Европе не считалось правом человека. Если ты был богат, то лечился за деньги. Бедные искали поддержки у церкви. Республика Каталония в начале 30-х годов предоставила это право всем. Ничего подобного не было в остальной Испании.

В 1939-м к власти пришел Франко, он ввел систему соцобеспечения и здравоохранения на манер Бисмарка – доступ к здравоохранению получили только работники. Остальные не имели этого права вплоть до 70-х годов. В отличие от Каталонии.

Вообще-то государству все равно, с кем работать, считает Жузеп Мария Рамирес, – с коммерческой клиникой или с Институтом Гуттмана. Но людям не нравится, когда какой-то акционер зарабатывает на них деньги. Человек получает государственное обслуживание, потому что платит налоги. А что, если эти налоги идут на обогащение какого-то дяди? Обществу не понравится. Вот почему в Каталонии огромное значение имеют НКО.

Как это работает в Каталонии

Поскольку все эти НКО преследуют цель общественного блага, они находятся под контролем государства. Если вы хорошо работаете и соответственно зарабатываете, то все заработанное сверх затрат можно вкладывать в развитие. И когда по одну сторону организации нон-профит со своими услугами, а по другую – государство, которое в этих услугах нуждается, самым естественным является ГЧП.

– Но разве не лучше для государства государственная же клиника, а не НКО? – спрашиваю я.

– Если вы придерживаетесь левых взглядов, как, например, я, – улыбается доктор Рамирес, – то делаете выбор в пользу госструктур. Но для себя лично я бы хотел, чтоб уж мне-то услуги предоставляла НКО. Госучреждения обходятся намного дороже частных, таких как мы. Об этом говорят все исследования. Частные организации – более эффективная модель. Тот же сервис за меньшие деньги. Если бы мы стали частью госструктуры, мои врачи и медсестры работали бы меньше, а получали больше. Но им нравится здесь. Это так же, как если предложить Лионелю Месси, самому известному футболисту мира, за €200 млн играть за другую команду. Он не пойдет, «Барса» для него – святое. Вы поменяете свою работу, предложи вам больше денег?

Вот так и мои работники. Если бы они зарабатывали на тысячу-полторы евро больше, то это не компенсировало бы им то ощущение счастья, которое они испытывают здесь. Есть прекрасные государственные госпитали. Но здесь у людей больше возможностей для инициативы и роста. И удовольствия от нашей атмосферы.

Барселонские НКО работают по модели организации здравоохранения, которую зовут каталонской. Она держится на трех китах. Первый – планирование, государство строит планы совместно с НКО. Второй кит – страховщики «КатСалют» (CatSalut), оплачивающие государственное здравоохранение, не зависят от плановиков. Но финансируют они лишь плановые расходы. И третий – исполнители. Плательщику без разницы, государственный это исполнитель, коммерческий или организация нон-профит. Ему важно получить максимум качества за минимум денег. В Испании мало такого рода госпиталей, как каталонские НКО. Есть коммерческие клиники, они работают по этой модели для государства. Но в Каталонии именно НКО – самая преуспевающая модель.

И напоследок

Чему учит опыт Института Гуттмана?

Толерантности властей – в итоге они имеют в лице Института Гуттмана наивысшее качество нейрореабилитационных услуг по тем же тарифам, что и в своих госпиталях…

Профессионализму сотрудников НКО – без него нет свободы творчества в Институте Гуттмана и свободы предпринимательства. Я еще не сказал, генеральный директор Рамирес ежегодно заказывает не один – положенный по закону, – а три аудита. Его электронные отчеты по каждому пациенту с десятками ежедневных наблюдений приводят в пример в европейских университетах. Кстати, наибольшее число иностранных пациентов в Институте Гуттмана как раз из России.

Нам всем бы так.


Фото Анны Андрюшкиной,
Сергея Амбиндера
и сайта guttmann.com/ru