Косность и несовершенство
Как в России пытались утвердить давно известный метод лечения несовершенного остеогенеза
С несовершенным остеогенезом в нашей стране серьезные проблемы. Многие врачи, особенно в регионах, до сих пор не знают, что эта болезнь лечится, а то и вовсе о ней не слышали. Кто-то знает, как лечить, но боится, потому что препараты и протоколы не утверждены Минздравом РФ. Есть несколько энтузиастов, которые в буквальном смысле ставят больных детей на ноги. Но их знания не выходят за пределы нескольких медцентров. Почему все так нелепо устроено?
Последняя попытка
Можно подумать, что у Яны Семеновой из Челябинска, Алеши Кузьмина из города Волжского, Егора Вахрушева из Ижевска какая-то исключительно редкая и загадочная болезнь, неподвластная медицине. Руководитель Центра врожденной патологии клиники GMS Наталия Белова занимается хрустальными детьми больше 30 лет и знает, что это не так. Она работала с несовершенным остеогенезом в Институте педиатрии и детской хирургии, в Американском медицинском центре, в Европейском медицинском центре, а с 2013 года – в клинике GMS, где наконец исполнила свою мечту: собрала мультидисциплинарную команду врачей, которые считаются главными российскими экспертами по несовершенному остеогенезу. Мы не раз об этом рассказывали.
Но одна частная клиника, где пациентов лечат за счет пожертвований благотворителей, – не выход, если диагностика и лечение нужны тысячам.
В середине 2010-х Сергей Куцев, директор Медико-генетического научного центра и главный внештатный генетик Минздрава, предложил Наталии Беловой стать ведущим автором клинических рекомендаций по несовершенному остеогенезу. Он хотел создать рекомендации, на которые могли бы ориентироваться все российские врачи – и частные, и в государственном секторе. У Беловой было в жизни много разочарований в сфере организации здравоохранения. Лечение несовершенного остеогенеза она пыталась наладить еще в государственном Институте педиатрии и детской хирургии – но безуспешно.
– Самый частый вопрос, который я тогда слышала: а тебе-то это зачем? – вспоминает Белова. – Я бы не взялась за написание рекомендаций, учитывая предыдущий опыт, но меня попросил Сергей Иванович [Куцев]. А вообще какой-то особой тайны во всем этом нет. Мы ориентируемся на мировой опыт.
Для укрепления костей используются курсы памидроната или золедроната несколько раз в год. Иногда приходится делать операцию – вставлять в кости специальный раздвижной штифт, который растет вместе с ребенком. И третье, исключительно важное: кости укрепляют не просто так, а ради конкретной цели – например, чтобы ребенок смог ходить. Нет смысла делать сложные операции, если потом он будет все время лежать в кровати. Нужна реабилитационная работа – и с пациентом, и с его родителями.
Упорство титана
Документ даже не добрался до Минздрава: авторы не сумели договориться между собой. Главные разногласия возникли между Наталией Беловой и руководителем Клиники нейроортопедии и системных заболеваний Центра Илизарова Дмитрием Попковым. Терапия «хрустальных» детей в Кургане не проводится, этим занимаются больницы, с которыми Центр Илизарова сотрудничает. А здесь с пациентами работают хирурги. В мире для укрепления костей обычно используют штифты Fassier-Duval канадской Pega Medical. В Центре Илизарова создали собственное устройство – титановый штифт, дополненный внешней окружающей ногу конструкцией, вроде известной системы хирурга Гавриила Илизарова, именем которого назван институт, только поменьше. По словам Попкова, он позволяет «преодолеть недостатки зарубежной конструкции, – связанные с материалом изготовления».
– Иногда, если кости неплохие, такие аппараты могут отлично сработать, но при хрупких костях часто возникают осложнения, в мире признаны другие методики лечения хрупких детей, – говорит Белова.
Основатель и директор фонда «Хрупкие люди» Елена Мещерякова тоже побаивается:
– Меня смущает, что Дмитрий Арнольдович изобретает свой велосипед и отрабатывает эту технологию на детях. В некоторых случаях аппарат Илизарова может очень хорошо помочь, но есть много нюансов, а обсуждать их Попков не хочет. Телескопические штифты Fassier-Duval зарекомендовали себя во всем мире, и в России их сейчас можно установить за государственный счет. Дмитрий Попков прислал Русфонду несколько своих публикаций в российских и зарубежных журналах, доказывающих пользу его конструкций. Он рассказал, что четыре года работал по контракту в университетской клинике города Нанси во Франции, освоил телескопическую методику и стал применять ее в России. А свои штифты разработал, в частности, потому, что Fassier-Duval тогда еще не были у нас зарегистрированы.
Необязательно принимать на 100% чью-то сторону. Можно обсуждать, искать компромиссы. «Мы их искали, но ничего не получилось. Хирурги бескомпромиссны», – смеется Белова. Работа зашла в тупик, и Сергей Куцев дипломатично предложил ее приостановить.
Гонка протоколов
В 2016 году появились клинические рекомендации от коллектива из четырех авторов. Все – из Центра Илизарова. Терапевтический подход они описали очень кратко и сосредоточились на оперативных вмешательствах. Авторы рекомендуют телескопические штифты Fassier-Duval, а при их отсутствии – титановые стержни. О том, кто эти стержни придумал, авторы не пишут.
НМИЦ здоровья детей тоже искал свой путь. В 20132015 годах врач-нефролог Гузал Яхяева наблюдала течение болезни у 30 «хрустальных» детей, которые лечились в НМИЦ, и провела «ретроспективный анализ данных о 323 пациентах, проживающих в различных регионах РФ». И написала диссертацию. В работе перечислены ее открытия, например такое: «Показано, что у детей с несовершенным остеогенезом частыми проявлениями болезни являются неоднократные... переломы костей».
– Вам это кажется повторением известных вещей, но диссертация была важна, – объясняет Мещерякова. – Россия вроде как ориентируется на международный опыт, но считается, что нужно самим все проверить и заново открыть.
Диссертация и правда сыграла свою роль. В 2018 году НМИЦ, в продолжение работы Яхяевой, представил в Минздрав протокол клинической апробации «Ведение детей с несовершенным остеогенезом...» (полное название очень длинное). «Слова клиническая апробация означают, что учреждение предлагает экспериментальный метод и обращается в Минздрав с просьбой о финансировании», – объясняет Куцев. Минздрав согласился, и на некоторое время главным по несовершенному остеогенезу стал НМИЦ здоровья детей, получивший право и средства вылечить 50 детей.
– Я в этом документе вижу немало ошибок, – сетует Наталия Белова. – Написано, например, что единого протокола лечения в мире нет. А он, конечно же, есть. Голубые склеры, о которых тут сказано как о важном дифференциальном признаке, встречаются не так уж часто. И в работе ничего не говорится о реабилитации, в том числе психологической и социальной, а без нее лечение имеет мало смысла.
Ограничь себя сам
Памидронат – препарат, известный во всем мире несколько десятков лет, был непременным участником всех проектов клинических рекомендаций, но до сих пор не смог проложить себе дорогу в российское здравоохранение. Он не очень дорогой: обычно нужно несколько курсов инфузий в год по 1520 тыс. руб. каждый. Ужасная же проблема в том, что несовершенного остеогенеза нет в списке показаний памидроната. В мире многие препараты используются офф-лейбл. В России это тоже не запрещено, но решение должен принимать консилиум, и многие врачи и клиники не хотят с этим связываться.– Моей дочери, – говорит Елена Мещерякова, – в 2005 году некому было даже прописать памидронат. Мы сами искали врача, который мог бы провести лечение. Препарат нам тогда ввел Михаил Масчан (сейчас он директор Высшей школы молекулярной и экспериментальной медицины НМИЦ детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева. – Русфонд). Несовершенный остеогенез не его тема, но он знал, что это то лекарство, которое нам необходимо.
До сих пор лечение памидронатом – следствие отдельных местных удач. В НМИЦ здоровья детей его используют для клинической апробации. В НМИЦ травматологии и ортопедии имени Турнера – по региональной квоте. В клинике GMS – за счет частных средств, собранных Русфондом. Есть еще несколько клиник в регионах, где в принципе возможно такое лечение: Томский НИИ медицинской генетики, Республиканская детская клиническая больница в Уфе.
– Я много говорила на эту тему с Минздравом, – рассказывает Мещерякова. – Они и сами хотели бы сделать памидронат общедоступным. Но им мешают их же собственные нормы и правила. Вообще с лекарствами офф‑лейбл и в других странах сложности, но памидронат во всем мире давно вошел в распространенную практику.
Своя грядка
– Я бы очень хотела, чтобы все это происходило с участием Наталии Александровны [Беловой], – вздыхает Мещерякова, – у нее большой опыт, Центр врожденной патологии GMS сейчас в России лучший в этой сфере.
В ЦКБ мне сказали, что о существовании Беловой знают, но среди авторов нового варианта рекомендаций ее «кажется, нет».
– Не представляете, как я рада, что теперь вне системы, – говорит Белова. – Из меня государственный деятель никакой. Бодалась с ними лет десять, наверное, но ничего не смогла изменить. Из тех детей, что через нас прошли, был, наверно, пяток случаев, когда мы видели, что их и раньше лечили правильно. Это отдельные центры, где работают врачи-энтузиасты, но нисколько не система.
Когда ее просят, Белова приезжает в другие центры и читает лекции. Но изменить систему больше не пытается: «Возделываю свою грядку как могу».
Подпишитесь на канал Русфонда в Telegram — первыми узнавайте новости о тех, кому вы уже помогли, и о тех, кто нуждается в вашей помощи.