Отчего у нас все так

Когда твои вещи другим нужнее

Игорь Свинаренко,
специальный корреспондент Русфонда

Русфонд продолжает публикации о людях, которые жертвуют деньги на благотворительность, а иногда и что-то большее, чем деньги. Мы стараемся ответить на два вопроса: почему сильный помогает слабым и почему так поступают не все? Сегодня писатель ИГОРЬ СВИНАРЕНКО рассказывает о том, что в некоторых случаях гордость не позволяет сделать доброе дело.

Один человек был всю жизнь невероятным демократом и сторонником всяческого равноправия. Нет, он не требовал поделить все поровну, считал это идиотской идеей, особенно после того как в самиздате прочитал «Собачье сердце» Булгакова много лет назад. Это где дворовый беспризорный кобелек, обретший дар речи, стал вот именно в таком духе высказываться. А думал этот человек – назовем его тут Арсений – что богатства и роскошь вообще вещи лишние. И он не желает за них с кем-то драться, отпихивая братьев локтями. И будет довольствоваться тем малым, что и так достанется ему, как достается всем, ну или доставалось, это в те времена, когда можно было собирать на улицах бутылки и с этого кормиться жареной картошкой, а по праздникам заворачивать даже в пельменную.

У него был богатый опыт жизни в общаге, и воспоминания об этом только укрепляли Арсения в мысли, что так жить не только правильно, но это еще и приятно.

Когда в перестройку началась кампания – очень смешная – по борьбе с привилегиями, и президент страны однажды даже проехался по городу на троллейбусе, набитом теле- и прочими журналистами, Арсений был практически счастлив. Ему привиделось, что его идея овладела миром, и все будет скоро совсем хорошо.

Он вообще собирался вот так, на этом минимуме, прожить всю жизнь, коротая ее за чтением книг. Кстати, многие так живут, вон у нас сколько бомжей. Они, точнее, так жили, а потом жизнь вздорожала, и схема рухнула, и людей выкинуло на обочину.

И вот Арсений жил, жил так и с таким прицелом, не то чтоб лежа на подобранном на помойке диване читать Камю в оригинале и больше ничего не делать – нет, он еще и на службу какую-то ходил. И зарабатывал там на плавленые сырки, из которых варил суп, добавляя жареный лук. Получался практически французский луковый суп.

Дальше в какой-то момент старые товарищи заманили его на богатую работу в какую-то новую контору. Не то чтоб они озаботились его жизнью, а просто там нужен был такой спец, такого профиля, как у него, и чтоб не торговался и сидел тихо. Товарищи сделали это для себя, но и Арсений выиграл попутно.

Слово за слово, зарплата его выросла сперва в три раза, потом еще в пять, и еще на сколько-то, и он уже как-то оторвался от прежней жизни. И стал вести более или менее буржуазную. Не миллионерскую, а так, на уровне «Жан-Жака», если сравнивать с сегодняшним днем. Все-таки не шаурма и не пиво стоя у метро. И он даже съехал из прежней своей коммуналки, которая когда-то казалась счастьем и раем, в свою персональную квартиру.

Встречаясь с товарищами из старой жизни, Арсений слегка прибеднялся и с удовольствием выпивал с ними в офисах, которые не изменились со времен совка, и ходил к товарищам в гости на легендарные кухни. В какой-то момент он занемог и стал готовиться к укладке в стационар, надо было сделать операцию и пару-тройку недель полежать в палате. Было неприятно такое планировать. Только подумай про больницу – и все «удовольствия» встают перед мысленным взором: водяной суп с как бы ватными уже макаронами, облезлая краска на стенах, звон железа, мокрые тряпки, ор санитарок, пытки под видом процедур, хамство и запахи, запахи – вот, что самое, может, страшное!

Мелькнула мысль, что, может, лучше дома сдохнуть, чем так мучительно готовиться к концу в казенном учреждении… Но все-таки малодушно он стал собираться, как писали раньше в диссидентских ксерокопиях, в больничку.

Внезапно кто-то из сослуживцев и новых навороченных друзей договорился с кем-то и устроил по блату в больницу получше. Не сильно лучше, но с обещанием внимательного отношения. И что самое, как вы понимаете, главное, с отдельной палатой! Что сразу меняло всю картину. Из мрачного учреждения выходил просто санаторий, просто вип-зал, просто роскошь и отдых!

Арсений туда въехал и с радостью обнаружил в палате не только свой персональный санузел, но даже и, хрен бы с ним, холодильник. Компьютер был свой, вай-фай бесплатный, в общем, прекрасно! Лежишь вот так, ну, в промежутке между пытками, конечно, шаришь по сети, смотришь какие-то фильмы, – ну, нормально.

И была еще тонкость, которую хотелось бы не замечать, но она сама собой замечалась. Выходя прогуляться в парк, Арсений шел по коридору. А тот был наполнен простыми, что называется, людьми. Они смотрели на вип-пациента как Ленин на буржуазию. С неудовольствием, но и с любопытством, конечно, тоже. Приблизительно читались все их мысли: про социальное неравенство, про то, что есть гады, которые все украли, и надо их душить, и, может, скоро все поменяется, кто был ничем, тот станет всем, и, видимо, наоборот, кто всем – тот свалится с верхних ступенек, отдав их люмпенам.

И вот Арсений ходил туда-сюда пару раз в день, и испытывал чувства, и задавал себе вопросы. Куда же подевались идеалы его юности? Отчего он отделился от людей? Чем он лучше их? В чем его заслуги? За что ему эти, вот смешное слово, привилегии? Ясно, что нету ничего, никаких заслуг! Просто так получилось, по лотерее, что его закинуло немножко наверх, вот и все. А тут в коридоре толпятся, может, учителя или шоферы, которые возят хлеб, ну, какие-то нужные и важные люди. И, кстати, где-то сильное и приятное чувство, что ты, как все, что в общем вагоне даже интересней, чем в унылом купейном. Почему бы не переселиться к простым людям в палату? И не играть с ними в шахматы и нарды? Получить по заслугам. И еще удовольствие: почему бы не начать знакомиться с симпатягами из женских палат? Последнее, казалось бы, можно и так осуществить, без переезда и перетаскивания вещей, но классовый барьер-таки имелся, это – чувствовалось! Девицы смотрели сквозь него, видно, они боялись, что иначе будут выглядеть проститутками, если начнут заигрывать с состоятельным человеком на глазах у всех.

Арсений не мучил себя, разумеется, этими мыслями, но и не гнал их от себя. Он как бы ставил на себе эксперимент, примерял на себя чужое. Прикидывал, что эти нищеброды смотрят на него приблизительно, как он на пассажиров БМВ, которых шофер с охраной везет на Рублевку ночевать. Типа – не заслужили и палят ресурс зря, в то время как пенсионеры или кто там – и так далее…

Не меняться ни с кем местами, нет – но жить как-то скромней и тише и немного даже бедней, чтоб не злить обделенных. В результате этих мысленных экспериментов Арсений понял, что ничего не может с собой сделать, что по своей воле никогда он не спустится вниз – даже на ступеньку. Да, это, может, несправедливо, и даже стыдно. Но лучше уж трезво оценить обстановку, чем дурить себе голову.

Арсений смирился.

И стал жить, поправ свои юношеские и детские идеалы. Да! Он сделал это. Некоторое облегчение наступило, когда к Арсению, идущему по коридору, подскочил белобрысый паренек-шахматист, в чем только душа держится, и начал объяснять, что ему срочно нужно сто пятьдесят рублей, ему завтра принесут, вот он клянется, что прям утром отдаст. Было неловко, что вот из-за копеечной суммы такие волнения, и Арсений сразу на ходу дал человеку пятисотку и пошел дальше, не внемля увереньям бесполезным.

На другой день после обеда Арсений ушел на прогулку, а когда вернулся в палату, решил испить чаю, но не тут-то было: пропал его богатый электрочайник из нержавейки.

– Не видала ли случайно? – спросил он медсестру.

– А, и у тебя пропала вещь! Это белобрысый небось. Он и денег назанимал еще тут у ребят.

– Он выписался что ли?

– Да… Выписали его. Дома пусть помирает. Там небось по-любому веселей.

Арсений не грустил о мелких для него деньгах, он, напротив, пожалел, что не дал мученику тысячу или десять, хотя легко мог бы. Чайник тоже, понимал он, принесет пользу человеку, сгодится и слегка даже, может, скрасит жизнь, последние ее недели, что от нее остались. Арсению-то на днях так и так выписываться, и от утраты чайника за даже четыре тысячи рублей он не обеднеет как-нибудь.

А вот если взять адрес этого страдальца и как-то еще послать ему денег? Это было как-то неловко и выше его сил. Какая-то странная гордость, которая не позволила ему сделать доброе дело, победила все остальные эмоции. И с этим надо было смириться, раз сделать ничего не удается.

Да и белобрысый тоже гордый. Не смог он просить богатого соседа ни о чем. Украсть – украл, а просить – нет уж. Не верь, не бойся, не проси, это да, а не кради – это совершенно из другой оперы.

Вот, значит, почему у нас так страстно воруют, эх. От гордости проклятой.

Ладно б только воровали и не устраивали революций… Это просто мечта такая. Идеализм.

Как помочь