Художник и свобода

Помощь идет в застенки

Игорь Свинаренко,
специальный корреспондент Русфонда

Русфонд продолжает публикации о людях, которые жертвуют деньги на благотворительность, а иногда и что-то большее, чем деньги. Мы стараемся ответить на два вопроса: почему сильный помогает слабым и почему так поступают не все? Сегодня писатель ИГОРЬ СВИНАРЕНКО рассказывает о том, что помогать надо не унижая человека.

Однажды я рассказал знаменитому Александру Рукавишникову, потомственному скульптору (в третьем поколении), что в одном лагере под городом Орел сидит его коллега. Причем это дама. (Спешу вам сообщить, что статья у нее чисто бытовая, не болотная.)

И дама эта уставила своими скульптурами всю территорию. С позволения и даже одобрения лагерной администрации. Надо сразу сказать, что зечка обратилась к творчеству только в неволе, а раньше ей это в голову не приходило. Она лепит, как птица поет!

И, конечно, ее персонажи – ну уж не Ленин и не девушка с веслом, а, например, русалка. Она лежит у КПП, под пулеметной вышкой. Раскрашенная причем: тело белое-белое, как у Белоснежки, а где у химеры чешуя – там глубокая голубизна. И алые губы, какие бывают у женщин только на воле, где доступна помада. А еще, кроме русалки, ангелы, Петр Первый (привет Церетели), Чехов и Айболит, причем последние два – в медсанчасти, а куда ж девать докторов?

В общем, чистейшей воды примитивизм, причем натуральный, природный, а не когда его имитируют выпускники художественных вузов.

– Вот это да! – обрадовался Рукавишников. – Хорошо бы посмотреть на эти работы, познакомиться с художницей, поговорить с ней!

И таки мы со скульптором в один прекрасный день поехали в Орловскую зону.

Попутчиками нашими в электричке были, как теперь говорят, волонтеры, из числа первых, когда еще тема не стала модной и на людей, которые помогают несчастным, смотрели как на идиотов. Сейчас тоже часто и многие пожимают плечами, а года три назад или четыре – совсем дело было плохо, просто крутили у виска.

И вот мы приехали к воротам колонии. С жутким зловещим лязгом отворили для нас нелегкую железную дверь, впустили, провели в клуб. И скоро привели туда нашу героиню – Светлану Сасину… Даму постарше бальзаковского возраста, с умными глубокими глазами и профилем Данте Алигьери.

Александр, конечно, расспросил коллегу о жизни. Была Светлана рабочей в «Зеленстрое», случайно попала под статью (ну некорректно было б тут выдавать интимные подробности), раз села, второй, вот она уже и рецидивистка. Один инсульт, другой… А вот после инсульта номер три ее пробило на креатив, как ни странно! Это когда уж ей было за 40.

Ну и что? Мало ли от скуки, за что не ухватишься, да еще в неволе. Слепила б из глины свистульку – и хватит.

Ан нет. Начальник зоны полковник Юрий Афанасьев (из школьных учителей, пошел в офицеры из-за квартиры, да так и остался в этом непростом бизнесе) оценил тягу своей зечки к прекрасному и позволил ей украшать территорию. Освободил Сасину от работы в швейном цехе и счел трудом ее скульптурные опыты.

Ну, она и взялась за дело со всем рвением! Публика оценила. Пришла слава. В масштабах всей колонии. Ну а что, не в каждом же коллективе есть свой скульптор, профессиональный причем. А после слава докатилась и до областного центра. Заказчики стали ездить! Платили, правда, скромно.

И вот мы с Рукавишниковым сели в клубе за стол и принялись разговаривать с Сасиной. Ну, они говорили, о своем, о работе, профессионально, а я больше слушал, – где искусство и где я.

– Мне понравились ваши работы, – сообщил гость. – Особенно Петр Первый – хороший! Я, кстати, тоже Петра лепил, – говорит он. И открывает богатый цветной альбом с репродукциями своих работ, листает и доходит до страницы, где как раз его Петр.

Сасина сдержанно хвалит. Ну а чего распинаться особо, профи знают друг другу цену. Она рассматривает альбом и вздыхает. Рукавишников ей этот альбом дарит, специально ж привез, она удивлена, но скрывает эмоции, тюрьма этому, кстати, учит.

И так художники еще час или полтора говорили о своем.

Уезжая, Рукавишников оставил коллеге, кроме альбома, тяжелую сумку с едой – не с пустыми ж руками ехать на зону – и дал надежному человеку для нее денег, чтоб она могла что-то брать в ларьке.

– Не надо! – сопротивлялась Светлана. – Меня и так отоваривают без ограничений! И на 150 рублей могу товару взять, и на 200! Сколько мне надо чаю – столько и выдают…

Но он, конечно, не уступил. Мы еще приезжали потом. Рукавишников привозил снова еду, и краски, и какой-то камень мягкий, чтоб она попробовала с ним работать – а не с глиной. Оставлял денег, само собой, уже как-то по привычке. Совал их, пытаясь это сделать незаметно. И каждый раз говорил:

– Умоляю, вот, если кто начнет вам рассказывать, что вы не так лепите, что вот надо правила какие-то выучить и соблюдать – так вы не слушайте ни в коем случае! Только все испортите, если будете слушать. Лепите, как оно само лепится. Это самое драгоценное. Я б тоже так хотел, да уж не получится…

Кому интересно, что было дальше, дам фабулу коротко.

Бесценный наш полковник Афанасьев умер, у него разорвалось сердце от страданий бедных зечек, не всякий же может хладнокровно наблюдать за таким. Новая администрация начала постепенно убирать скульптуры, которые Сасина поставила на территории учреждения.

Да и сама она покинула периметр зоны – вышла на волю. Отбыв срок, как положено. Куда ж она подалась? Да осталась в поселке. Покойник перед смертью успел сделать для своей протеже доброе дело невероятной важности – пробил ей комнату в одном из домов. Самые тяжелые свои времена она пережила – похоже, как раз благодаря помощи со стороны. С неожиданной стороны. И вот задумаешься: зачем Рукавишников все это делал? Зачем бросал свои дела? Расставался со своей роскошной мастерской? Откладывал поездки в Италию, где отливал свои работы? Ну да, любопытство человека и художника, конечно, желание увидеть настоящее примитивное искусство, а не имитацию его, не подделку, не подражание, не игру в простоту и ясность – это все было.

Но не только это. Он бросал все и ехал помочь близкому человеку. Близкому, которого никогда прежде не видел. О котором только знал, что человек такой же, как он сам.

Светлана Сасина выбрала для себя главным в жизни – служение искусству, не требуя и даже не ожидая наград и почестей. И он подчеркивал, настаивал на том, что они – коллеги, они работают в одном цехе, хотя мастерская Рукавишникова в Арбатском переулке расположена довольно далеко от женской зоны, что в поселке Шахово Орловской области. Он хвалил ее работы и не ставил их ниже своих; так оно на самом деле или нет, поди знай – но выглядело это очень убедительно! Эта была беседа равного с равной! Она не усмотрела в этом ни милостыни, ни жалости, ни снобской ленивой похвалы – нет, нет! И она ничего не знала про реальные доходы Рукавишникова, который уже много лет назад стал успешным и богато продаваемым на Западе. Он уже давно не думает о деньгах, нет, не душит его костлявая рука голода. Про гонорары метра она все равно б ничего не поняла, хоть дай ей в руки ведомость. Но те тысячи рублей, которые он оставлял для нее, и без которых, конечно же, не обеднел, казались ей, зечке, огромными суммами.

Простая публика, которая и населяет в основном русские тюрьмы, думала, что московский маэстро приезжал выведывать какие-то профессиональные тайны у Сасиной, чтоб самому научиться так вот лепить. И не зря, ох не зря, он уговаривал ее наделать маленьких работ, для выставки (она так и не собралась) – иные думали, что он хотел их продать, выдав за свои.

Сама Светлана с сомнением качала головой, когда я рассказывал ей о бескорыстных мотивах московского гостя.

Значит, ему удалось главное – он так оказал помощь попавшему в беду человеку, что тот не заметил ни жалости, ни сострадания, ни превосходства со стороны дающего. Унижения тут не было никакого для берущего – ни даже тени.

Это был высший класс. Вот так, по высшему разряду, и надо помогать. Но не все так могут, не у всех качество человеческого материала дотягивает до такого уровня.

Про тех, кто вообще никому не помогает и считает это лишним, мы уж не говорим тут, чего ж про такое говорить, когда и так все ясно.

Как помочь