Из жизни незаменимых

Фронтовики и вдова

Доброе дело со скидкой

Игорь Свинаренко,
специальный корреспондент Русфонда

Русфонд продолжает публикации о людях, которые жертвуют деньги на благотворительность, а иногда и что-то большее, чем деньги. Мы стараемся ответить на два вопроса: почему сильный помогает слабым и почему так поступают не все? Сегодня писатель ИГОРЬ СВИНАРЕНКО рассказывает, как трудно и даже невозможно понять: помог ты человеку по-настоящему, или только чтоб после погордиться и похвастать? А когда поймешь – поздно, ничего уж не поправишь.

Один человек жил за городом, в своем доме, и выращивал там всякое разное. Он ушел на пенсию, времени полно. Это было давно, глубоко при советской власти. Настолько давно, что этот садовод-огородник был крепкий мужик, еще в силе, хотя и успел повоевать – на Второй мировой, сейчас уже надо уточнять.

Дом был серьезный, крепкий. Каменный. Строила вся семья, в основном, конечно, сам хозяин. В дело пошли и так называемые трофеи. Он был офицер и из Германии отправил на родину грузовичок с коврами, отрезами, какими-то потемневшими картинами, с диковинными чайными сервизами, в которых были расписные невесомые чашки. Это продавалось или менялось на доски, кирпич, гвозди и цемент. Побежденная Германия как бы искупала свою вину перед ветераном.

На участке вырастало столько всего, что фронтовик продавал половину урожая на базаре. Ездил он туда сам, лично, никого не посылал – так-то могли возникнуть вопросы, а герою разве ж что предъявишь? Ему, правда, иногда говорили знакомые, по пьянке: «Ну как же так, ты за родину воевал, жизни не жалел, правильный человек, – а теперь, как кулак, торгуешь на базаре? Да ты просто кулак!»

Он делал суровое лицо и отвечал, что воевал как раз за хорошую жизнь, а не за нищету, и торгует своими помидорами, которые вырастил лично в поте лица, пока некоторые играют в домино и пьют водку.

Когда он ездил в город на базар, то иногда встречал там свою давнюю знакомую – вдову своего товарища. С которым они вместе учились, а потом вместе воевали, командовали сперва взводами, а потом и ротами. После, похоронив боевого товарища, который так и остался капитаном, каких было много и полегло тоже много, фронтовик дослужился и до более серьезных званий. И понимал это так, что вот ему воздалось по заслугам, и высказывался по этому поводу соответственно.

Вдова, оставшись одна с детьми – родни больше никакой не стало, война же – пристроилась в городе, в комнатке в коммуналке, и крутилась, недоедала и недосыпала, поднимая детей. Фронтовик – выживший – как-то ей помогал иногда. Первое время. А потом она вышла замуж за неплохого парня, тот тоже воевал, но не в офицерах, а был рядовым пехотинцем. С войны он ничего не привез, но все равно был счастлив, что вернулся целый. После, когда прошли годы, и люди стали ездить в страны так называемой народной демократии, а после долго и со значением по многу раз рассказывали знакомым, что побывали в Чехословакии и в Венгрии, наш пехотинец махал рукой: «Да ну, ничего там нет интересного!» Люди обижались: «Что ты понимаешь? Сам не был, а говоришь!» «Был! Еще как был! Еле ноги оттуда унес. Меня туда больше никаким калачом не заманишь». Собеседники спохватывались, вспоминали, с кем имели дело – с ветераном войны.

Пехотинцу надолго хватило той радости, что он выжил и вернулся. Он жил весело, где-то работал, то там, то тут, вечерами играл в домино, выпивал с товарищами и пел песни, а в выходные ездил на рыбалку.

И вот он как-то слег, надолго, всерьез, – застрял в больнице. Жена – та, что бывшая вдова – навещала его, носила ему бульоны, а когда врачи сказали про витамины, со вздохом пошла на базар, достав заначку. Базар был для нее слишком дорогим удовольствием. Бывала она там по редчайшим поводам. Вот как раз такой и настал.

Она ходила по рядам и приценялась к витаминам. Вид у нее был недовольный, суровый, жесткий. Родилась она при старом еще режиме, но росла-то при советской власти, на нее действовали все разговоры про равенство, братство и свободу, она возмущалась ценами и не понимала, как партия и правительство позволяют расцветать этой мелкобуржуазной стихии. Из-за которой выходило так, что бывшему солдату, прикованному к больничной койке, драгоценные витамины достанутся, если она отнимет их у своих детей. Которые, впрочем, их и так не видели. Но делать было нечего, вслух она не возмущалась, а только неслышно что-то бормотала себе под нос. И вот на очередной фразе она подняла глаза, оторвав взгляд от витаминов с ценниками, и увидела перед собой фронтовика. Они поздоровались.

– Что ж ты не заходишь ко мне? А у меня такой урожай, – сказал фронтовик. – Лучшие витамины, хоть весь рынок обойди, убедишься!

Она улыбнулась, не хотела заводить речь про то, отчего она тут редко бывает.

– Я тебе скидку дам! – сказа он.

И дал. Десять процентов. Ей это было, как мертвому припарка, а ему приятно: вот, помог вдове своего товарища-героя. Он не был весь во власти чувств, потому что, с одной стороны, это была заслуженная вдова, а с другой – жена взрослого самостоятельного чужого мужчины. Который сам должен же как-то обеспечивать семью.

– Если б он поменьше пил, то, может, и не угодил бы в больницу! – говорил про себя фронтовик, – сам и виноват во всем…

Они с бывшей вдовой после еще виделись изредка, но были друг другу не очень рады. Вдове было больно думать, что лучшие люди первыми встают в атаку и потому редко возвращаются с войны, а прочие имеют поместья и копят деньги непрестанно, непонятно зачем, и всё богатеют, и не успеют за всю жизнь потратить накопленного. Фронтовик же обижался на вдову: вот, он помог ей, дал скидку, это ж не каждому и не каждой, а она только и сказала обычное «спасибо» вместо благодарности. Чего она хочет, чтоб он ей клубнику отдавал даром?

Она, однако ж, ничего не хотела, по крайней мере, про желания свои вслух не говорила. И про обиды, если таковые были, тоже. Люди просто по-разному смотрят на разные вещи.

Хорошо ты помог человеку, по-настоящему – или просто сделал что-то для очистки совести? Точно узнать это нельзя. Сразу, по крайней мере. Только после, когда пройдет время. И когда уже будет, скорей всего, поздно.